На страницу автора | К оглавлению | Для писем

Олег Измеров

ОТВЕТ ИМПЕРИИ
(ироническая пародия)

Часть I. Попаданец, XX век.

Главы 19-26.

19. Вроде зебры жизнь, вроде зебры.

- Не слышали? Нашли этого, что ночью дверь взломал. – окликнула его Вика, когда он, вернувшись из Бежицы, входил в зал работы с клиентами через переднюю дверь.
- Поймали?
- Нашли тело.
- В смысле? Его убили, что ли?
- Написали сейчас на ресурсе, где хроника МВД, что обнаружили в овраге, в Судке, в районе улицы Вали Сафоновой, то-есть в нашем районе. Признаки смерти от передозировки наркотиков. Время смерти между пятью и шестью утра. При нем обнаружены инструменты для взлома. Ну, обращаются к населению, просят заявить, кто что видел. Во как бывает.
- Странно.
- Почему странно? – удивилась Вика.
- Если у него была доза, зачем он сюда лез? Или он за час еще кого грабанул, купил у кого-то дозу, ширнулся и отдал концы под кустом?
- Откуда вы знаете, что под кустом? Тоже читали?
- Я не знаю, я овраг знаю, там везде кусты.
- Ну и что? Может, он в бытовку сунулся уже под этим делом, когда ничего не соображал. А потом еще накатил.
- Может. Кто их разберет, этих нариков.
- А вам звонили в отдел. Женщина, - многозначительно добавила Вика.
- Неужели? В наше время женщина, которая звонит, а не связывается по сети - редкость.
- Не всегда. Например, если не по работе и из автомата. АОН определил автомат у общаги строительного техникума. Где кольцо "тройки".
- Интересно. Может, из родственников кто паспорт подвез?
- Не знаю. Ничего не просила передать, сказала, еще позвонит.

-...Ему позвонили где-то сразу после обеда. Он узнал голос Инги.
- Здравствуй. Что, у тебя там из-за отсутствия какие-то неприятности?
- Никаких неприятностей. Обычное дело, торчок сигнализацию нарушил.
- Какой торчок?
- Ну обколотый или обкуренный... Я-то откуда знаю?
- Ты так спокойно говоришь? Наркоманы уже свободно по городу по ночам шастают, они же что угодно могут сделать?
- Этот уже ничего не сделает, он коньки отбросил.
- Что? Тебя плохо слышно, говори яснее!
- Ну помер он, уже на сайте... на ресурсе МВД появилось.
- Что?.. – неожиданно резко воскликнула она. - Ладно, хорошо хоть у тебя спокойно. Кстати, ты в курсе, что сегодня в Художественном последний день выставки Дятьковского хрусталя?
- Обожаю хрусталь. Сходим после работы, перед закрытием?
- Да, сегодня я свободна. Жду в шесть у входа. Пока!

Так, с кольцом "тройки" все ясно, рассудил Виктор. Как раз рядом вход в Художественный. Инга не воспользовалась мобилой. Почему? Возможно, операторы еще дорогие, дороже таксофонов.

Вторая половина дня принесла с собой тревогу. Вернулся из командировки некто Росинов – он ездил в Киев по поводу рамочного соглашения со "Светочем". Дело шло к слиянию фирм, что обещало выход на крупные заказы союзных агенств и расширению "Коннекта". Все было бы хорошо, но помимо этого Росинов принес весть, что в поездах начали ни с того, ни с сего проверять паспорта; ничего внятного по этому поводу, кроме туманных намеков на обострение международной обстановки, не объясняли. Чтобы не дергаться и не выдавать себя, Виктор полностью ушел в работу.
В отличие от хакеров, о постановщиках не пишут романов, тем более фантастических, хотя работа постановщика не в пример интереснее и увлекательнее. Если отвлечься от киношных мифов, хакер просто сидит за компом и азартно занимается очень нудной работой; возможно, только непонятность этой работы окружающим создает вокруг хакеров загадочный ореол. Постановщик же работает с людьми и погружается в глубину их отношений, как сценарист сериала и агент разведки в одном лице. То-есть, ему вначале, надо, как агенту, погрузиться в глубину моря житейского в лице отдельно взятой бизнес-структуры и понять действующие в ней явные и тайные пружины, а затем, подобно сценаристу, превратить их в некий сюжет для создания программного кода.

- Виктор Сергеевич! Опять тут тот же клиент вас хочет... Который с белой сборкой. Мозинцев.
Иван Анатольевич нервно перерывал коробку с дискетами.
- Жалоба, что ли?
- Нет, говорит, еще что-то обнаружил, хочет, чтобы посмотрели. Вообще как он, как клиент? Скандальный?
- Нет... не похоже. Вообще он произвел впечатление человека, которому приятно иногда сорить деньгами.
- Может быть. Я тут по бордам пошарился. Любит ходить в рестораны, покупать и продавать антиквариат, живопись, машину имеет, но почти не ездит почему-то, заводит деловые знакомства, вообще человек с большими связями, и, хотя сам ничем не руководит, может помочь. Сейчас, конечно, дефицита нет, но иногда надо чего-нибудь такое...
- Ясно. Посредник по услугам, "ты-мне, я-тебе". Он никому тут никакую комбинацию не предлагал? Может, он хочет что-то провернуть по кооперативу и ищет гастролера?
- Только сейчас нарисовался. Хотя... ну, в общем, смотрите там. Бухгалтеру я уже сказал насчет дневной. Так что до завтра, завтра у нас зал работы с клиентами работает, я тоже буду в течении дня. Паспорт еще не прислали?
- Ну вот я надеюсь, на следующей неделе...
- Хорошо... А, ну вот же драйвер к вильнюсской "Сонар". Успеха!

Вечернее небо было уже затянула серым шатром облаков; наиболее нахальные из них, мохнатые и лиловые, проползали между небом и антеннами, грозя споткнуться и пролить струи дождя. Тем не менее, было тепло. На бульваре Гагарина все так же весело лопались каштановые ежики; Виктор уже стал привыкать к архитектурным различиям между реальностями, и на углу Дома Политпроса ему уже стало казаться, что он никуда и не перемещался.
У Мозинцева уже горела люстра; казалось, хозяин квартиры не хочет смотреть на это унылое небо и специально пораньше закрыл занавески.
- А-а, проходите, проходите. На улице там дождь не идет?
- Нет, тепло. Так что там опять с вашим?
- Знаете, не загружается. Пищит.
Виктор снял с системного блока монитор и, приподняв крышку, осмотрел монтаж: память была вставлена не до конца.
- Скажите, - спросил он Мозинцева, поправляя планку, - вы внутри там ничего не делали? Или кто-то еще?
- Пылесосил. Пыли там много.
- Понимаете, там надо аккуратно, может, даже лучше кисточкой мягкой смахнуть...
Он водрузил все на место и включил: на мониторе пошло привычное тестирование памяти.
- Вот! А я уж испугался. Слушайте, вы для меня все время так много делаете...
- Да ничего, эта наша работа.
- Я понял, как вас отблагодарить. Знаете, я вам сделаю паспорт.
- Какой паспорт?
- Какой-какой? Обыкновенный, советский, какой еще. С заграничным как-нибудь сами, если надо.
- Простите, не понял, - Виктор вытер внезапно вспотевший лоб, - а зачем мне два паспорта?
- А я вам не предлагаю два. Я предлагаю один. Советский.

Такого глупого положения Виктор откровенно не ожидал.
"Знает, что у меня нет паспорта? А зачем предлагает? Хочет, чтобы на него работал? Мутный он какой-то. И от кого тогда Инга? Подпоила, посмотрела, что нет паспорта? Ну да, я же скорее его не оставлю в подсобке, мало ли, а возьму с собой, а если его нет? И что делать? Бежать в милицию? С чем? С тем, что заснул у малознакомой подруги? Мозинцев в отказ пойдет. То-есть надо этот паспорт на руках иметь, как улику. И что они от меня хотят? Чтобы я обокрал кооператив? Помог обанкротить конкурента? Сдавал инсайдерскую информацию? Откуда-то у этого друга есть на шмутки и картины. А планку он сам вытащил, сто пудов, чтобы вызвать."
- Ну что же вы молчите?
- Да я не понял... Это вы мне предлагаете фальшивый паспорт, что ли?
- Виктор Сергеевич! – Мозинцев обиженно вскинул брови. – Я что, похож на человека, который может предложить что-нибудь фальшивое? Я похож на человека, который держит дома что-нибудь фальшивое?
- Вы уж простите, пожалуйста. Я или не расслышал, или не понял. Вы сказали мне, что хотите предложить купить у вас паспорт?
- Вам часто предлагали купить паспорт?
"Ага. По Интернету. Паспорта, дипломы, трудовые книжки, удостоверения депутатов Госдумы... Чего только теперь не предложат."
- Простите, я, наверное, опять не совсем понимаю.
- Я не предлагаю вам ничего купить. Я вам просто его сделаю. Для вас. Ни копейки вам не будет стоить.
- Подождите, но это что же... Вы хотите сказать, что я могу тут остаться без своего паспорта?
- Я хочу сказать, - Мозинцев приподнялся над столом, опершись на него кулаками, -что между моментом, когда вам очень, очень понадобится паспорт, и моментом, когда он у вас будет на руках, у вас могут возникнуть крупные неприятности. Причем довольно скоро, может, даже уже на следующей неделе. Слышали, что уже поезда шмонают? А вы приехали тут, думали, вот сейчас, где-нибудь, подшабашить!
- В смысле подшабашить?
- Да, в том самом. В каком и поляки ездят. Только поляки на картошку и легально. А некоторые в свое время бились на выезд, за бугор, думали, все устроились престижно, а тут – эть! Переходный период, безработица, возрастной ценз, нацисты в парламентах. Ну, наши-то и там быстро смекают, что к чему: туристская виза, и – только узнает ли Р-родина-мать одного из пропавших... А?
- Ну, теперь понятно, а то я уже невесть что подумал. То-есть, вы принимаете меня за трудового мигранта-нелегала, бывшего гражданина СССР? Но почему тогда вы не обратитесь в соответствующие органы, чтобы меня по закону выпроводили?
- Виктор Сергеевич, - улыбнулся Мозинцев, - ну зачем мне это делать, если вы мне компьютер чините? А вы думаете в вашем кооперативе за кого вас принимают? Кого вы им больше напоминаете: обыкновенного толкового вестарбайтера или вебмастера Папуасии, вернувшегося с чувством исполненного интернационального долга? Все всё понимают и закрывают глаза, люди-то нужны. У нас прогресс, раньше мирились с запоями, теперь с несоветским гражданством. Что-то у меня из головы вылетело... Давайте я вам чаю заварю.
- Спасибо, - выдавил несколько растерянный Виктор.

"Азиатские лейблы, "Стамбул-город контрастов"... Ну точно, мигранта вычислили. Пункты реабилитации, проверка документов в поездах; похоже, начали охоту на нелегалов, видать, много развелось, черт, а ведь выхода-то особо, кроме левой ксивы, и нет. Черт бы побрал эту разрядку и свободу перемещений! Визы не обнаружат, въезд в страну не подтвердят, значит, автоматически подозрение на казачка засланного или террориста, про международный терроризм тут уже знают. Вещи из будущего? Такую же мобилу можно наверняка в опытном образце сделать, программы написать... Как там это называется – обреченный шпион? Деза о будущем? Другая реальность – значит, кто-то из наших побывал, а если кто-то побывал, значит, можно заслать и дезинформатора, верно? Обреченный прогрессор... Хреново."
- Вы понимаете, - продолжил Виктор, - ну, скажем, предположим, будто бы все так и было – предположим! Но зачем вам оказывать такую огромную услугу, я же вам не родственник, и это, наверное, и расходы большие, и сложно... Никак в голове не укладывается.
- Слушайте, ну вам-то что до того, во что это обходится мне? Поверьте, мне это не составит никаких хлопот, кроме удовольствия... В общем, наверное, надо мне все рассказать. Понимаете, в отношении Инги, ее будущего, у меня есть определенные обязательства, от которых я отказаться не в состоянии. Я понятно говорю?
"Хм, тут какая-то вообще индийская история вырисовывается"
- Иными словами, вы хотите женить меня на Инге, что ли?
- Ну, это уж как вы сами решите... Но я обязан дать такую возможность.
- Почему я?
- Почему нет? С моей помощью и связями вы здесь можете неплохо продвинуться.
- То-есть, если я правильно понял, это комбинация. Вы меня вытаскиваете из грязи в князи, чтобы я смог оказать вам, или через Ингу, какие-то услуги.
- В добро вы, значит, не верите, верите в расчет... Да, я совсем забыл про чайник.

Мозинцев вышел и оставил Виктора сидящим перед монитором. Виктор ткнул курсовом в "Пуск" и "Завершение работы".
"Что он там предложит? Выдвинет на директора "Коннекта"? То-есть на зицпредседателя? А всем будет рулить Инга, она же экономист? Или это не "Коннект", а что-то покрупнее? Компутерные фирмы сейчас наверняка ОБХСС усиленно пасет, но за ними будущее, а контроль рано или поздно ослабнет... Черт, ввязался невесть во что. И без паспорта нельзя. Так. Под каким-нибудь предлогом взять у него паспорт, а потом - добровольная явка. Для шпиона такое поведение слишком глупо, так что есть шанс. Паспортный стол у них по субботам работает?"

Мозинцев молча вернулся с подносом и поставил на стол две чашки чая и вазочку с пирожными.
- Знаете, - нарушил тишину Виктор, - вы так связно и интересно все рассказали, просто роман какой-то. Не поверите, но мне просто вдруг стало жутко любопытно, как это вдруг можно, ну, скажем, за неделю, и сделать практически настоящий советский паспорт.
- Завтра, - заговорил Мозинцев, прожевывая безе с кремом, - завтра, и не практически, а просто настоящий. Завтра он будет. Можете брать, можете не брать – дело ваше. У меня появилось желание желать широкие жесты.
- Фантастика. Если бы мне утром кто-то сказал, я бы не поверил.
- Ничего особенного. В Союзе надо всегда ладить с людьми, умеющими жить. И будет счастье.
- Спасибо. – сказал Виктор после некоторой паузы. – Вы извините, что надо бежать – мы с Ингой сегодня решили сходить на выствку хрусталя.
- Вот и прекрасно! – вскинул брови Мозинцев. – Смотрите на все проще. Что от вас сейчас надо: ФИО, год-место рождения, в общем, все для заполнения. На карточку сниматься не надо, у меня тут электронный фотоаппарат, "Канон". В Киеве, кстати, теперь тоже электронные начали делать, и довольно недурные...

...Непросохшая от ночного дождя лужа на асфальте отражала холодную сталь облачного неба, через которое рыжей каравеллой плыл свернувшийся осиновый лист. Воздух был слегка сыроват, и в нем разливалось то самое затаенное беспокойство, что обычно охватывает человека, природным чутьем ощутившего будущее наступление зимы; инстинкты далеких предков подсказывали, что надо искать теплое жилище и запасать пропитание. Этот период, когда родовая память требует энергичных действий, кончается с первым снегом: сухой холод и садящиеся на рукав белые мухи говорят, что до весны уже нечего искать, и тогда душу посещают какая-то особенная легкость и ощущение праздника.
Виктор мерил шагами пространство перед стеклянным квадратом ворот в Художественный. "Не на месте его построили, при базаре", думал он. "Хоть тут и меньше народу, тем более, рынок сейчас уже не работает – все равно. Тут бы магазин, а художественный – у площади Партизан."
Инга шла легкой походкой со стороны Красноармейской, по стороне красных домов, в светло-сером брючном костюме и легкой куртке, встряхивая на ходу волосами, которые шаловливый ветер задувал ей на лоб.
- Ты не замерз?
- Ничуть. А как ты?
- Я тепло оделась. Не смотри, что я такая хрупкая. Как на работе?
- Нормально. Снова, кстати, чинил комп Егор Николаичу.
- Как его остеохондроз?
- При мне не жаловался...

Виктор отдал билеты на входе, и они прошли в залы, которые чередой уступов плавно подымались от начала осмотра. Их окружили невидимые души людей, которые когда-то вложили свои мысли, страдания, радость, любовь в мазки на холсте, в карандашные линии, в формы скульптур. То во взгляде с полотна, то в каком-то запечатленном порыве, движении, или, напротив, созерцательном покое, чувствовалась попытка создателя что-то сказать, словно человек стоял за оконным стеклом и шевелил губами; лишь настройкой чувств в унисон с этим неуловимым действием позволяла разобрать сказанное.
- А вот здесь раньше висели Ткачевы, а теперь их перенесли в музей в Бежице.
- Да. Я был там.
- Уже успели?
- Ну да, ездил в БИТМ, и – не удержался. Но так, бегло. Надо еще сходить.
- А в музее Козьмы Пруткова я тоже была, очень занятно.
Экспозиция хрусталя находилась в верхнем зале; Виктор с Ингой не спеша прошли туда мимо чуть колышущихся длинных занавесей, закрывавших окна.
- Знаешь, Инга, каждый раз я жду, будет ли в старинной части графин с яблоком.
- А что за графин?
- Просто стеклянный, а в нем яблоко, точно с ветки... А, вот же оно.
- Какая прелесть! Верно, оно как живое... как настоящее.
- Оказывается, чтобы быть магом и волшебником, не обязательно ехать в Хогвартс.
- Обрати внимание, новые спортивные кубки стали делать в классическом стиле. А вот в настольных приборах чувствуется авангард. Обрати внимание на эту синюю пепельницу – как оригинально в ней обыграны пузырьки в стекле... А письменный прибор, наоборот, торжество геометрии, тайных пропорций. По-моему, он создает владельцу уверенность в себе. Очень сущностно. Не удивительно, что завод даже в кризис нарастил экспорт.
- Какой кризис?
- Ну, в Евросоюзе после расширения. А вот, кстати, надо подсказать Егор Николаевичу насчет этого сувенира, "Рука и шар", он обязательно захочет такой заказать. Кстати, как он тебе?
- Сувенир?
- Егор Николаич.
- Занятный человек, но он иногда говорит не совсем понятные вещи.
- Он тебе, кстати, паспорт не предлагал?
- Предлагал.
- Не отказывайся. А то обидишь. А этого не надо делать.
- А что я с ним буду делать, с этим паспортом?
- Что хочешь. Спрячешь, выкинешь, уничтожишь, если боишься. Он назад не потребует. Главное, не отказывайся.
"Либо подставное лицо им нужно, что более вероятно, либо у меня какое-то нужное качество, о котором я пока не знаю. Вопрос, почему кто-то другой не подходит. Пока что у меня три явных качества. Первое - я здесь человек новый, меня плохо знают, второе, меня можно повязать паспортом, ну и третье, третье - я ведь могу иметь физический доступ к серверам разных организаций. Конечно, во время работ админы будут смотреть, но как отвлечь человека – это уже дело техники. Допустим... Теперь вопрос: как они могли выйти на меня? Да еще так быстро? Либо связи в кооперативе, либо... Либо журналисты. Но "Ди Эрсте" здесь не поймать, спутниковых не видно, наверное, не разрешают, Инет закрыт. По "Немецкой волне" или "Свободе" продублировали? Возможно."

Домой он проводил Ингу до подъезда, потом заскочил в гастроном на первом этаже и обнаружил там тот же набор колбасы, сыров и полуфабрикатов без очереди. Что было интересно, водку уже по времени не давали, но еще можно было взять вино и коньяк. Виктора что-то толкнуло, и он, не думая о текущем балансе доходов и расходов, взял плоскую фляжку КВВК "Баку" со Знаком Качества, после чего, успокоившись, пополнил свои продуктовые запасы прямоугольным пакетом фруктового кефира, сметаной, творожным сырком, сухим картофельным пюре в фольговом пакете, колбасным сыром и булочкой. На выпивку его не тянуло, и опустошать эту бутылочку с медальками на наклейке он не собирался, просто бросилось в глаза, и вдруг какой-то старый, притаившийся где-то с советкого времени в лабиринтах души инстинкт подсказал: "Надо взять. Положено." Для чего положено, Виктор тоже себе ясно пока не представлял, во всяком случае, это не ассоциировалось у него с чем-то в кооперативе с тамошними строгими правилами; но раз интуиция пробудилась, возможно, есть смысл к ней прислушаться. Он положил бутылку во внутренний карман плаща; полная емкость приятно оттягивала синтетическую ткань своим весом, словно пистолет, и щекотала душу азартом какой-то неосознанной опасности.
На Брянск опускался синеватый вечер, и серо-лиловые кляксы облаков низко ползли над крышами по бледному небу, стыдливо розовеющему послезакатным румянцем за площадью Партизан. Прожектора подсветки еще не включили, и стелла памятника темной полосой перерезала гаснущий небосвод.
Неспешной походкой усталого после рабочего дня человека Виктор прошелся до остановки у кинотеатра, наблюдая, как закрываются шторами окна домов и за ними вспыхивают невидимые с улицы люстры. Лица встречных прохожих показались ему более беспечными и веселыми, чем в его реальности, жизнь выглядела более спокойной и даже напоминания об угрозе НАТО стали атрибутом привычной безмятежности. В конце концов, большинству из ныне живущих здесь этот военный блок, созданный специально против России и оставшийся в нашей реальности динозавром холодной войны, угрожал с самого рождения – как одна из природных стихий.
Он заглянул в кинотеатр, посмотрел на привычные небольшие очереди у двух касс справа от входа и прочел афишки. В зеленом зале шла эксцентрическая комедия "Админы" с Анкундиновым, Лосевым и Паршиным в главных ролях, в синем – фантастический ужастик "Полураспад", описывающий, как было указано в анонсе, "трагическую судьбу маленького человека после разделения СССР и крушения социализма".
"Это мы смотрели" - подумал Виктор и вышел на остановку.

- Извините, вы не курите?
Виктор обернулся на голос. Перед ним стояла высокая девушка в красной куртке, потертых джинсах и круглой легкой шапочке на кудряшках а-ля двадцатые годы.
- Нет, ничем не могу помочь.
- Что ж такое? Брянск превращается в город некурящих и непьющих мужчин. Думала, вы, как старшее поколение.
- А я никогда не курил.
- Да вот тоже хочу бросить – работа нервная, журналистика. Все чувства людей пропускаешь через себя, когда пишешь. Кстати, вы гуманитарий или инженер?
- Инженер, - ответил Виктор, ничуть не смущаясь бесцеремонностью расспросов; для репортеров это просто профессиональная привычка.
- Вы участвуюте в городской дискуссии "Нужен ли Брянску монорельс"?
- Еще не включился. И, по-моему, это слишком дорого. Я имею в виду монорельс.
- Ну, это зависит от конструкции, - зачастила она, словно вела репортаж. - Во всяком случае, уже пришли к выводу, что копировать сочинский не имеет никакого смысла из-за холодного климата. Да и в Сочи у него больше туристское назначение, как у фуникулеров и канаток. Навесная конструкция – это не для нас.
- Однозначно. Тем более, автомобилей на улицах еще мало.
- Личный автомобиль – это ошибка хрущевской эпохи, - безапелляционно отбарабанило юное создание, - попытка догнать Америку и тяжкий удар по экологии. Он оправдан в основном на селе. В городе должен быть развит общественный транспорт, не требующий много жизненного пространства. Поэтому основной концепцией города предусмотрены бесплатная автобусно-троллейбусная сеть на основных направлениях и моторы, то-есть маршрутные такси, которые является экономичной альтернативой личному автомобилю и частично такси.
- А не боитесь, что маршрутки... то-есть моторы... будут отбирать пассажиров у троллейбусов?
- У нас же не капитализм! – воскликнула журналистка. – При капитализме – да, еще в начале века в США стихийные моторы отбирали пассажиров у трамваев, потому что они ездили чаще, и кому некогда было ждать, садился. Поэтому с одна тысяча девятьсот пятнадцатого муниципалитеты их стали запрещать, и поэтому на Западе они так неразвиты. Но американский трамвай это не спасло, его победил личный автомобиль. У нас в Союзе моторы - конкурент личного авто, а не троллейбуса. Представляете, как были бы без них забиты улицы?
- Вполне, - ответил Виктор.
- Вы были за рубежом?
- Ну, по телевизору же, в кино показывают.
- Вот. Но скорость троллейбуса ограничена и поднять ее можно только если отделить линию от улицы. Технически в Брянске можно построить монорельс, "Брянский рабочий" летом публиковал проекты. Но будет ли это выгодно? Нам важно мнение каждого горожанина.
- А это мнение кто-то будет слушать? – спросил Виктор, пытаясь выбраться из вороха слов и вспомнив, как проходили разные общественные слушания в его реальности.
- А как же! Вот вы, к примеру, где сейчас работаете?
- В кооперативе "Коннект". Устраиваюсь.
- Вот так же, как у вас на работе все сотрудники каждый день улучшают производство, точно также все жители должны каждый день улучшать наше общество и государство. Качество нашей жизни, как и качество услуг, нельзя считать совершенным: завтра мы с вами обязаны сделать нашу жизнь, наш город, нашу страну лучше. Ой, извините, моя сто двенадцатая. Всего доброго! – и она упорхнула в подкатившую маршрутку.

"Неужели это все не сон? Неужели они в самом деле так думают, говорят... Неужели это так и есть?"
И тут Виктор внезапно понял, почему его в детстве не увлекали потрясающие картины светлого будущего, написанные великими фантастами. Не находилось в этих картинах механизмов, что делали это будущее светлым. Все вроде как-то решено в суровой борьбе предыдущих поколений, и после долгих лет этой борьбы и страданий вдруг ни с того ни с сего кто-то сказал: "Ша, мы его построили и теперь осталось только гоняться за элементарными частицами и заселять кольцо Сатурна". Неясно было и то, как это общество держит себя незамаранным. Виктор, как-то уже в зрелом возрасте, читал "Полдень, XXII век" Стругацких из профсоюзной библиотеки, и дошел до эпизода, где двум покупателям перепутали при доставке бытовые комбайны, да к тому же у этих машин будущего оказались дико непонятные интерфейсы и мануалы. Его просто поразило, что дальше глава кончилась, и почему-то никто никаких мер не принял. Неужели энное количество людей Полудня и дальше будут страдать от тех же глюков? Будущее, которое не фиксит своих ошибок, нежизненно, и его, как Солнечный Город, развалят первые три осла. Реальное светлое будущее – это огромный виртуальный муравейник, где каждый, как придирчивая домохозяйка, непрерывно суетится, пытаясь сделать общий дом еще более совершенным – и имеет возможности это делать. Никто никогда не будет до конца доволен реальным светлым будущим, на нем всегда будут находить пятнышки; но это будет не нынешний обывательский форумной депресняк, не упивание словами "мы не можем, мы не умеем" - это будет неудовлетворенность художника, желающего добавить к картине еще один мазок.

Виктор направил взор в сторону заводоупрвления; с Красноармейской, блестя фарами, выворачивал незнакомый ему "восемнадцатый".
- Простите, а до "Радиотоваров" идет? – крикнул он, когда перед ним, шипя, распахнулись створки дверей. Из салона ему закивали.
- Идет, идет, - подтвердила незнакомая женщина, когда он заскочил в салон, - он за Пединститутом на Студенческую заворачивает.

20. Пленных не брать.

- Виктор Сергеевич! – прогудел знакомый хрипловатый голос в трубке, - вам там в выходной работы не подкинули? Можете зайти. Увидите, как сказку делают былью – мы же с вами для этого рождены?

Было десять часов утра. Виктор только что позавтракал и раздумывал, куда же пойти, чтобы не маячить: бездельничать на фоне той части персонала, которая работала в зале для посетителей по скользящему графику, было крайне неудобно.
"Неужели Мозинцев сделал? Или это замануха?" - подумал Виктор накидывая плащ; фляжка с коньяком, которую он вчера забыл вынуть, стукнула о тело. Он достал ее из кармана, и, посмотрев, тут же засунул обратно. В той неизвестности, что простиралась сейчас перед его мысленным взором, этот предмет мог оказаться полезным.

- ...Вот тут и тут распишитесь пожалуйста... Теперь минут сорок погуляйте по парку Толстого – можете в Музей Леса зайти или в кафе посидеть – а потом вернетесь ко мне. Видите, ничего тут страшного не происходит.
- Может, я участвую в программе "Розыгрыш"?
- Розыгрыш путевок в жизнь?
- Нет, это телевизионная.
- Не смотрел. Сейчас много каналов, смотреть некогда.

В парке Виктор не стал никуда ходить и просто присел на скамейку возле фонтана "Чертова мельница", главной достопримечательности этого уникального музея скульптур, вырезанных из засохших деревьев; светлая мысль создать такую прекрасную вещь и здесь посетила чьи-то светлые головы. Журчала вода и крутилось мельничное колесо: забавные громадные фигуры и удивленные наивные физиономии чертей, которых хитроумный мужик заставил лить воду на свою мельницу – в прямом и переносном смысле, потому что вода падала из ведер в их руках - все это казалось Виктору иносказанием, символом торжества изобретательности нашего народа над глупостью сильных мира сего.

"Как будто в проявочном пункте снимков жду" - подумал Виктор, разглядывая золотые звезды кленовых листьев, усыпавшие асфальт перед буроватыми брусьями деревянных перил ограждения фонтана. "По крайней мере, одна из подписанных бумажек точно бланк паспорта." Сидеть показалось холодно – а, может, его начало слегка знобить от волнения – и он прошелся по парку, рассматривая знакомые и отдельные незнакомые резные скульптуры (например, новой была группа "Илья Муромец и Соловей-Разбойник"), поглазел на аттракционы, возле которых висело объявление, что они работают последние выходные, посмотрел на объявление возле Теремка – сказочная избушка на столбе обещала вечером показать на кассете "Сказ о земле трубчевской" затем постоял возле Музея Леса, но зайти так и не решился, чтобы не потерять счет времени. Шагая обратно к Мозинову, Виктор подумал, не свернуть ли прямо в прокуратуру, которая раньше стояла как раз между парком и этим домом; но, остановившись перед зданием сталинского ампира, Виктор увидел вывески редакций сетевых изданий и понял, что прокуратура переехала в новое здание на Курган. Пришлось двинуться дальше; теперь Виктору казалось, что он не застанет Мозинцева дома, а, может быть, дверь откроют другие люди и скажут, что такой здесь долее не проживает.

Егор Николаевич, однако, оказался на месте и первое, что сделал, пригласив Виктора в кабинет – это протянул ему новенькую, знакомую по старым временам красную книжку с гербом СССР на обложке, страницы которой открывались, как во всех обычных книгах, а не по-календарному, как теперь. Виктор взял документ в руки, оставив на обложке отпечатки вспотевших пальцев.
- Смотрите, проверяйте, все ли так, - произнес Мозинцев с какой-то загадочно-торжественной улыбкой на лице. Виктор перелистал: карточка была на месте, выдан Бежицким РОВД сегодняшним числом взамен утраченного... и так далее.
- Ну вот, видите, как все просто. А с этими реабилитационными не только невесть сколько б крутились – слухи идут, что если у человека не оказывается друзей или родственникам, то забирают на органы или для медицинских опытов, а знакомым говорят, что родственники забрали. Страшные вещи иногда приходится слышать – не всему, конечно, надо верить, но...
- Большое вам спасибо. Сколько я вам должен за хлопоты?
Мозинцев поморщился, словно от приступа зубной боли.
- Ну, перестаньте. Не портите мне торжества момента благодеяния неуместным торгом. Я могу написать "В безвозмездный дар" или просто "На добрую память", но на документах это не принято.
- Тогда может... в честь торжества момента? – и Виктор вынул из кармана фляжку коньяка.
- Вот это вполне, - согласился Мозинцев и поставил на стол рюмки. – На закуску бутербродики с икрой не побрезгуете?
- Ну что вы!

Виктор вдруг подумал, что он, возможно, пьет коньяк в последний раз. "Как там у Высоцкого: но надо выбрать деревянные костюмы? Жаль, что все хорошее так внезапно кончается. Но оно всегда кончается внезапно, и к этому всегда надо быть готовым и встречать достойно."
Бутылка опустела довольно быстро; Мозинцев не пьянел и не закуривал, зато насчет "а поговорить?" говорил именно он. Политики он, однако, не трогал, и о каких-то перспективах Виктора после получения паспорта не заговаривал. К тому же Егору Николаевичу как раз кто-то позвонил, и он сказал Виктору, что, к сожалению, ему надо ехать к одному знакомому и как-нибудь посидим позже. Виктора это стечение обстоятельств более чем устраивало. Выйдя из подъезда он подставил голову свежему воздуху, вдохнул в себя осень, будто выпил стакан холодной минеральной воды и пошел на остановку "Тройки".
Остановка "Радиотовары" осталась позади; Виктор на всякий случай заглянул в портмоне и проверил, лежит ли там записка с номером ячейки. Троллейбус, весело гудя, катил в сторону Бежицы, и Виктор жадно смотрел то вправо, то влево, словно прощаясь со знакомыми местами.

Он вышел на Молодежной; здесь, через два десятка метров, был дом, где прошло его детство, и куда он вновь попал на служебную квартиру в тридцать восьмом. Виктор подошел к стальной зеленой решетке с прилепленной бумажкой "Окрашено", помахал через нее дому, и, вернувшись, пошел через переход по бульвару мимо детской больницы в сторону шестнадцатой школы. Пройдя немного, он пересек бульвар, словно направляясь к стоявшему на искусственном холме, словно на пьедестале, самому большому кинотеатру области, но, не дойдя, вошел в подъезд на углу серого кирпичного здания и поднялся по неширокой лестнице наверх. Здесь был бежицкий паспортный стол.
Стол работал, народу практически не было, и паспортные барышни скучали за округлыми кремовыми скорлупками мониторов. Виктор подошел к свободному окну.
"Главное, не останавливаться. Как в холодную воду войти."
- Простите, вы бы не могли проверить мой паспорт? У меня что-то такое подозрение, что его подменили на фальшивый.
- А с чего вы решили, что его подменили?
- В троллейбусе рядом тип терся, похожий на карманника, вот и подумалось... На всякий случай.
- Хорошо. Посидите пока на кресле, - ответила девушка и вышла в соседнюю комнату. Виктор покорно сел.
"Интересно, как все будет проистекать? Прибежит наряд милиции? Или в другую комнату позовут?"

- Еремин Виктор Сергеевич, к третьему окну, пожалуйста!
Строгий голос из черной пластмассовой колонки под потолком прервал тревожное ожидание.
- Виктор Сергеевич, - строгим голосом произнесла девушка в окне, - этот паспорт вам выдали сегодня взамен утраченного. Проверка документа подозрений в подлинности не выявила. Если хотите, мы можем по вашему заявлению направить ваш паспорт на лабораторную экспертизу, но это где-то в течение недели. Будете писать заявление?
- Н-нет, - растерянно произнес Виктор, - если вы говорите, что нет оснований, значит, мне, наверное, просто показалось. Извините, что побеспокоил.
- Ничего страшного. У нас сегодня посетителей мало. А у вас, наверное, сегодня праздник был?
- Да. Знаменательный день... Извините.
Виктор поспешил к дверям; на лестнице он чуть не столкнулся с гражданином ниже среднего роста и какой-то невзрачной и обыденной внешности, который, видимо от неожиданности, резко от него отпрянул, загремев металлом перил. Виктор снова пробормотал извинения и быстро сбежал по ступенькам вниз: оказавшись на улице, он потряс головой, чтобы убедиться, что это не сон.

Это был не сон. Его не забрали, и в кармане у него лежал паспорт, который при поверхностном осмотре подозрений не вызывал. Что дальше делать, было непонятно. Способ получения паспорта, ему виделся явно незаконным, тем более, что отговорка типа "все вокруг, а я чем хуже" здесь явно не годилась. Но и улик против Мозинцева у него было абсолютно никаких, тем более, что, похоже, у того были нехилые связи в правоохранительных органах, да и наверняка вариант прихода Виктора в милицию был заранее продуман и просчитан. Здесь нельзя было действовать с кондачка, но как действовать – оставалось неясным. В свое время Виктору разъясняли, что если кто-то начинает ни с того и ни с сего оказывать услуги, добиваясь, чтобы человек, которому их оказывают, чувствовал себя в долгу, это может пахнуть вербовочными мероприятиями. Даже если в данном случае за этим не стояло государственное преступление, то могло быть вовлечение в преступное сообщество. Во всяком случае, бескорыстность мотивов действий Мозинцева Виктору убедительной не казалась.

С другой стороны, если в здешнем УК не было специальной статьи за нарушение порядка получения документа – а слова работников паспортного стола можно было квалифицировать, как свидетельство подлинности оного – то можно было прикинуться дурачком и выиграть время. Дескать, раз можно достать какой товар из-под прилавка, или через третьих лиц, или, скажем, путевку организовать, то почему и документы через знакомых поучить нельзя?
"А здесь, кстати, нельзя из-под прилавка. Интересно, за это привлекают только того, кто пролает, или того, кто покупают, тоже? По логике, от сталинизма этого можно ожидать. Ладно, видно будет. В конце концов, без паспорта положение ничем не лучше."

- Ну вот и отлично, - Иван Анатольевич помахал в воздухе заветным документом, весело барабаня по столу пальцами свободной левой руки, - а то мы уж, грешным делом, думать начали. Кадровик в субботу не выходит, сейчас я спишу все, что нужно, она в понедельник оформит, а вы представите на прописку, это сейчас быстро, и окошко в паспортном до пяти работает. Так... взамен утраченного... серия-номер... военный с собой?

"Тьфу!" - выругал себя мысленно Виктор. "С чего ты взял, что здесь не требуют военный билет и остальные документы? И вообще не спросил, что надо для трудоустройства? Потому что сами предложили? А порядок?"

- Подождите... - Кондратьев полистал паспорт. – А не надо военного, вы же по новому Указу уже сняты с учета по возрасту, так что билет не надо. Трудовую книжку, копию диплома? Или это тоже утрачено?
- Нну... пока еще не восстановили. Я вот получил паспорт, решил сразу к вам занести, чтобы не думали, что жулик какой...
- Угу. – Кондратьев, задумавшись, слегка прикусил нижнюю губу, - сейчас вместе с заявлением будете заполнять анкету, укажете образование и места работы, книжку восстановим заявительным образом. Насчет диплома... В следующем году поставим Вас на аттестацию, так что подучитесь сами месяцев за восемь и подтвердите образование. Вместо характеристики с прежнего места работы зачтем по варианту "прошел вступительные испытания". Завтра съездите с утра в диагностический на Кургане с нашим письмом, там примут анализы и оформят медсправку.
- А он в воскресенье работает?
- Для трудоустраивающихся работает. Народное хозяйство не должно терять время на просиживание граждан за справками. Так что с понедельника уже будете оформлены на постоянную, сначала по ставкам второй категории, потом подымем. Заодно, как приезжий, получите господъемные по ставке "инновационная деятельность", после обеда перечислят из собеса. Ну и в понедельник выйдет профорг, он на Щукина, скинете ему заявление по электронке. Да, вы член партии?
- Беспартийный.
- Значит, пока больше ничего не надо. Теперь о прописке. Временно пропишем вас в общежитии "Электроаппарата", у нас с ними договоренность, только пока фиктивно, потому что они в выходные с местом не решат, на следующей неделе переселитесь в натуре. Я с ними состыкуюсь по электронке. Заявления и анкета, как Вы помните, от руки, вот бумага, ручка.

Писать анкету для Виктора уже было нарушением законодательства, поскольку указать достоверных данных он при всем своем желании никак не мог. Кроме того, рушилась подкинутая Полиной версия о прежних местах работы.
- Какие-то затруднения? – спросил Иван Анатольевич, глядя на то, как Виктор задумчиво смотрит на лист бумаги, на котором уже появились данные о рождении и образовании, сдвинутые на десять лет.
- Да вот... восстанавливаю по памяти. А то вдруг что-то неточно.
- Ну что же с вами делать-то...

Кондратьев повернулся к дисплею и залез в сеть.
- Так, пока пишите, что знаете, - сказал он через пару минут. У нас не "ящик", а на следующей неделе пойду к Локтюку и поговорю насчет исключений. Если разбрасываться людьми с годами работы... На мою ответственность, короче.
- Иван Анатольевич! Не знаю, как и благодарить вас...
- Работой, опытом, идеями и отблагодарите. Вон новичков натаскивать будете.

Нарушения ради производственной необходимости, подумал Виктор. Тот, кто застал советское производство, помнит массу регламентирующих норм и указаний, изменить которые по необходимости было делом сложным, и, во всяком случае, весьма долгим, поскольку любую запятую стремились сделать стандартом министерства – так проще было за нее не отвечать. Это породило в реальном СССР особую промышленную культуру, где эффективный менеджмент держался на системе разумных отступлений от норм и правил. В учебниках были одни законы – в реальности другие, среди которых находилось место и рынку, и закону спроса и предложения, и большим вопросом оставалось то, кто же кем рулит – Госплан предприятиями или предприятия Госпланом. Изучать советскую экономику по учебникам, решениям съездов, публикуемым работам и нормативным документам совершенно бессмысленно, если не знать, как и где от этих документов отступают и как на самом деле принимались решения. Можно сказать, что те, кто руководил советской экономикой, не всегда понимали, как она работает.
Грань между этим миром нарушений ради общего блага и миром нарушений ради своей шкуры была настолько размыта, что даже в ОБХСС не всегда могли разобраться, где кончается одно и начинается другое. В перестройку был создан миф, что все подпольные миллионеры – эффективные собственники; в итоге в нарождающийся класс собственников хлынули деятели, которые всей своей предыдущей жизнью были научены обходить или нарушать законы, но не писать и не принимать их. Имущий класс оказался вообще неспособен договориться в собственной среде и выработать для себя, своего существования какие-либо правила; как за соломинку, класс ухватился за копирование зарубежного законодательства и вручил его государству со словами "Вы тут разберитесь, как это должно работать и действуйте". Государству девяностых более ничего не оставалось, как разобраться со врученными законами капитализма в свою пользу; кроме того, имущий класс, привыкший ходить на красный свет, тут же кинулся только что созданное демократическое государство разлагать и подкупать. В итоге сложилась смешная ситуация, когда экономический базис общества, то есть бизнес, жутко ненавидит чиновников, то есть именно ту надстройку, которую он же и сформировал. И все было бы исправимо, если бы бизнес просто хотел другие правила, другие законы и других чиновников; но бизнес не привык сам себя добровольно ограничивать и вообще не желает для себя никаких правил, никаких законов и никаких чиновников. С другой стороны, и полную анархию имущий класс установить не может, поскольку в нынешней ситуации он не способен опереться ни на один из слоев населения, кроме людей, при исполнении. Вот так этот класс и мечется с мечтами чиновников уничтожить, но так, чтобы одновременно их число приумножить.

То, что в этой реальности Кондратьев шел на отступления от норм, ради того, чтобы получить для кооператива нужного человека, показалось Виктору не совсем понятным. С декларированным принципом совершенствования всего и вся это явно не сходилось. Самым простым объяснением с точки зрения нашей реальности было бы считать, что слова расходятся с делом; но почему-то в остальных вещах они на удивление сходились.
Может, здесь еще какие-то политические ограничения действуют, подумал Виктор. Раз надвигается война, то трудовые мигранты из стран потенциальных противников нежелательны, потому что под их видом могут засылать шпионов и диверсантов и вообще – вероятная пятая колонна. А если война начнется, то государство, хоть демократическое, хоть какое, может дойти до превентивных депортаций и арестов. Так что все вероятные неприятности у Виктора были еще впереди, несмотря на наличие паспорта.

"Как бы то ни было, у меня есть тайм-аут", - сказал себе Виктор словами Штирлица, "и я должен использовать этот тайм-аут".

21. Дворцовый переворот.

Прописку оформили действительно моментально: похоже, что в светлом сталинском прошлом электронное общество строилось опережающими темпами. До вечера можно было воспользоваться теплой погодой и прогуляться по городу, можно было пойти в кино, посмотреть, что изменилось в краеведческом... При мысли о музее Виктора стукнуло, что теперь, с паспортом, он может пойти в читалку и, наконец, ликвидировать свою политбезграмотность.

На углу площади Карла Маркса и улицы того же классика стояло, несомненно, одно из лучших творений архитектора Василия Городкова. Два неодинаковых дворцовых фасада в классическом стиле, золотисто-желтые с белыми архитектурными деталями возле тенистого круглого сквера были настоящим уголком Петербурга екатерининских времен, несмотря на то, что появились в советское. От типичного сталинского ампира книжный дворец – а иначе областную библиотеку было назвать трудно, глядя на торжественный ряд ее огромных окон, каждое из которых было расчленено на три части тонкими пилястрами – отличало полное отсутствие помпезности. Это было господство изящных геометрических форм, сочетавшее в себе спокойствие и легкость проспектов северной столицы с неуловимой тенью позднего конструктивизма, пытавшегося передать чувство полета в коммунистическое будущее.

Уже стоя перед широкой лестницей, с дворцовым размахом ведущей на абонементы и в читальный зал, Виктор вспомнил, что у него нет фотокарточки. Но, как оказалось, это и не нужно – в стеклянной кабинке у нижнего пролета лестницы его лик запечатлели электронной камерой и нанесли на билет.
Но самый большой сюрприз ждал все-таки наверху. Треть читального зала, который по всему простору и убранству напоминал залы, в котором дают королевские балы, была отгорожена легкой стеклянной перегородкой, и за ней стояли терминалы. Вход был свободным. Виктор подошел к ближайшему незанятому и залогинился нанесенным на билете магнитным кодом.

Библиотечная сеть оказалась сегментом Домолинии-2, и, собственно, библиотечный зал был залом бесплатного доступа. Первое, что бросилось в глаза Виктору – это отсутствие адресной строки в навигации; точнее, он до нее все-таки потом докопался, но играла она явно не первостепенную роль.
Основная навигация по "совнету" велась с помощью каталогов и контекстного поиска, причем коренные разделы каталогов были интегрированы с рабочим столом и представляли собой одно из горизонтальных меню. Упорядочение и классификация знаний здесь буквально была возведена в культ, так что найти что-то было даже проще, чем в нашем Инете, где на введенные в поисковике слова вываливается куча неизвестно чего, потому что каждый мудрила считает своим долгом запихать в мета-тэги то, что чаще всего ищут, а не то, что у него есть.
Фильмов и телепередач в сети не было – лишь каталоги, по которым можно было выбрать фильм на кассете или DVD и просмотреть в соседнем зале, либо, если в фонде библиотеки такого нет, заказать по МБА. Зато на Виктора хлынуло изобилие аудиозаписей и книг, в основном советских.
- Помощь не нужна, все в порядке? – полушепотом спросила Виктора улыбающаяся круглолицая дама с красивым эмалевым значком библиотеки на свитере.
- Да, спасибо, я уже разобрался. Потрясающий выбор.
- Ну так ведь компьютерные сети сделали переворот. К примеру, раньше писателю надо было издать бумажную книгу, а это долго. А теперь каждый может отослать свои произведения в местный худсовет, и это попадет в библиотеки.
- А если худсовет отклонит?
- Если нет ничего такого – пойдет в фонды самодеятельного народного творчества. А если наоборот, признает особо ценным – в фонд рекомендуемой литературы или даже в фонд новой классики. Но это уже после обсуждения литкритиками и признания читателей. Сейчас у нас очень многие пишут, и, конечно, не все сразу становятся писателями. Но, знаете, это нынешнее массовое увлечение народа литературным творчеством, оно в любом случае не зря: оно побуждает знать и любить родной язык. Люди больше читают, за последние десять лет они даже говорить стали правильнее, у них грамотнее построение фраз, связнее речь, выразительнее даже, я бы сказала... Простите, я вас не заговорила?
- Нет, ничуть. Приятно видеть увлеченного человека.
- А здесь все увлеченные! Кто в патентах роется, изобретает, кто в научных трудах, кто-то исторические документы изучает, у нас и госархивы в электронку переводят, а потом и читателя книга в фонде появляется, техническая или художественная... А как тут студенты сидят! Вот смотришь на них и думаешь – а может, вон там, у окна, сидит будущий гениальный ученый, а у колонны – прекрасный поэт, который прославит наши края, а рядом девчонка будет великим модельером, а где-то еще тут будущий главный конструктор или хотя бы рационализатор, сейчас все рационализаторы. Вы не представляете, как стало интересно жить! Лишь бы войны только не было. Вы ведь верите, ее не будет?
- Верю, - это слово выскочило у Виктора непроизвольно, он хотел усомниться в нем, но библиотекарша так заразила его своей энергией, что он снова повторил вдогонку, твердо, словно бы сам решал судьбу планеты, - верю!
- Спасибо. Вы извините, отвлекла я вас...

Виктор погрузился в изучение альтернативного Инета с таким азартом, словно это была компьютерная игра. Сам факт, что такую привычную вещь можно сделать как-то иначе, будил воображение и вызывал желание спорить.
Он заметил, что большинство сервисов и программ здесь исполнялись или управлялись через браузер, и это все чем-то напоминало нынешние сервисы гугла. Выяснилось, что в Совнете все-таки можно было создавать собственные веб – страницы (которые классифицировались как народное творчество), но для этого надо было выбрать авторское сообщество и в нем зарегистрироваться – примерно так, как сейчас регистрируются на форумах – и за порядком там следила иерархия модераторов. С удивлением Виктор обнаружил, что здесь существуют даже блоги, которые назывались личными дневниками. Простенькие, без наворотов, похожие на гостевые книги, но блоги. Вообще все частные документы в сети делились на публикуемые и личного пользования, а при библиотеке был виртуальный личный кабинет читателя, где хранилась разная информация – от файлов, временно скачанных в локальный доступ с ресурсов других городов до доступа к своей почте, ссылок, списков друзей и знакомых, интерфейсов мессенждеров и прочее. Попыток создания обособленных социальных сетей, вроде "Одноклассников", конкурирующих между собой, Виктор не заметил – скорее, была налицо тенденция превращения Домолинии в одну большую социальную сеть, разбитую по профессиональным и другим интересам, без всяких попсовых рюшечек, но удобную, потому что создатели этой сети прежде всего пытались сводить массу информации к стройной системе и сделать доступ к ней возможно более удобным. По-видимому, это было острой необходимостью в условиях недостатка пропускной способности линий.

Перед Виктором лежал виртуальный мир, стройный и красивый, как Симсити, пусть с несовершенной графикой, но со столь же увлекательным геймплеем, где человек мог умственно прокачиваться, повышая свои знания и способности, и какое-то подобие рейтингов в виде балльной системы тут уже нарождалось. Этот мир превращал самосовершенствование в игру – но, в отличие от симов, он не уводил от реального мира в воображаемый; напротив, силою человеческого воображения реальность была затащена по ту сторону экрана монитора и сверкала там в своем волшебном величии, как Изумрудный Город.
Несчастными в этом мире автоматом оказывались тролли и киберпанки. Тролли - потому что из-за отсутствия анонимности их давили, как класс, а киберпанки – потому что пространство для виртуальной жизни было удобным, и сетевым бомжам было бороться не с кем. Кстати, один из сервисов позволял легко отыскать, где в СССР в данный момент работает любой пользователь, в каком городе, доме и за каким терминалом. "Видимо, из двух разных мест тут под одним логином не войти" - подумал Виктор.

...Под соседним на столике монитором лежала монета - в три копейки, судя по размеру.
"Надо взять", подумал Виктор, "монета в СССР вещь полезная. Газировки можно взять. На две, наверное."
Он аккуратно пододвинул ее к себе по коричневой плоскости стола, не переворачивая. Трюльник оказался старый, тридцать третьего года, но по размерам тот же, что и хрущевский; только колоски более тощие и цифра чуть с вывертом. Виктор взял монету в руку, машинально перевернул – и обмер.
Вместо знакомого герба с шестью лентами и надписи по кругу "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" на аверсе монеты красовался двуглавый орел, под которым виднелась загадочная надпись "Ц.И.Б.Р.".
"Что за чушь!" подумал Виктор и протер глаза. Орел не исчезал. Виктор нагнулся к соседнему монитору и внимательно посмотрел: под краем желтоватого корпуса на столе скопилась пыль и виднелся след отодвинутой монеты. Либо ее подсунули под край корпуса аккуратно сверху, либо она валялась там с неделю, а, может, и больше.

Виктор вдруг осознал, что монета встревожила его гораздо больше, чем само попадание сюда. К попаданиям он уже как-то привык и нашел тактику. Монета означала нечто неизвестное, что никак не вписывалось в то, что он раньше знал об иных реальностях, и, практически стопудово, неизвестные угрозы.

"Без паники", сказал себе он. "Откуда ты знаешь, может здесь были изменения в тридцатых. Может, белые фальшивые деньги забрасывали. Хотя какой смысл забрасывать фальшивые медяки? А может, здесь действительно существует чувак, подделывающий невозможные деньги? И что это за Ц.И.Б.Р. такой? Стоп. Ты же в ихнем Инете сидишь."

Пальцы Виктора рванули по клавишам, опережая мысль.

Смотрим учебник истории, решил он. Гражданская война, нэп... Как-то иначе пошло. "Кризис в сельском хозяйстве и вынужденная коллективизация"... "Обострение политической борьбы внутри правящей элиты в начальный период индустриализации"... "Милитаризация страны и борьба в среде высшего командного состава"... Здорово перелицевали. Но никаких царских орлов не просматривается.
За отсутствием связных мыслей Виктор перелистал свежие материалы ТАСС. С текущим моментом, вопреки ожиданиям, оказалось все проще и скучнее. В КПСС было две платформы, сталинская и марксистская, имя Ленина в названиях и программах договорились не трогать – это, так сказать, было общее достояние. Платформы открыто между собой на публике не грызлись, а сама Партия, как Ватикан, предпочитала не афишироваться. На Ирак США уже успели наехать, но без наземной операции.

- Ну ты как? – раздался за спиной Виктора девичий шепот.
- Да погоди ты. Никак не сочиню основную мысль реферата.
- А чего за тема?
- Ну, это... Почему чешские правые толкали лозунг идти в Европу.
- Эта Европа по-моему, только буржуям нужна. Чтобы меньше оставлять трудящимся.
- Но так же не напишешь.
- Почему?
- Ну... Надо как-то обтекаемо.

"Да, чего это я?", спохватился Виктор. "Мне же еще насчет Югославии просветлиться надо."
На украшавшей раздел карте Югославия была целой и выкрашена в красный цвет; при виде этого у Виктора сразу отлегло на душе, хотя, углубившись в тему, он понял, что радоваться пока рано. Сепаратизм в Словении был подавлен в зародыше в девяностом, практически без единого выстрела. Парламентаризм был заморожен, власть в стране передана органу под названием ДКXП (что, по иронии судьбы, переводилось на русский не иначе, как ГКЧП), в результате чего Югославия была зачислена в число стран-изгоев. Но то ли помогли хорошие отношения с СССР, в котором вместо очередей с талонами и бузы в НКАО повсеместно появилась докторская и любительская колбаса, то ли почистили местную элиту (какой князь не мечтает стать монархом, чтобы не отвечать перед вышестоящими?), а, может быть, и то и другое, только стоящая на очереди Хорватия особо дергаться не стала, и дело ограничилось только местными волнениями. Вообще этнические раздоры, которые, под предлогом защиты прав меньшинств услужливо поддерживало евросообщество, к девяносто пятому стали затихать.
Однако, взамен этнических разборок, последние три года страну накрыла волна терроризма уже под видом религиозной войны. Те, кого Европа называла "антиправительственными формированиями" – а методы борьбы этих формирований в основном сводились к тому, чтобы взрывать крупные магазины, захватывать школы или запускать по Белграду реактивные снаряды малого калибра, как когда-то по Кабулу, - похоже, никому уже ничего не обещали, да и вообще им было уже все равно, кто у власти. Речь шла просто о том, чтобы добить население и власть ежедневным страхом, чтобы люди из общества превратились в стадо и соглашались на все, что продиктуют. Например, на ввод войск того же НАТО без сопротивления. Советская пропаганда обвиняла Соединенные Штаты в поддержке международного терроризма, те, в свою очередь, обвиняли СССР в поддержке режимов, нарушающих права человека, ООН утонуло в бесконечных вето, и было непонятно, зачем оно нужно.

"Как ни печально, но Югославия здесь – это полигон", заключил Виктор. "Как для США и НАТО, так и для нас. Они отрабатывают здесь методы диверсионной войны, как они делали это в нашей реальности и в Афгане, мы – методы борьбы с ним. Если югов сдадут, next stop is USSR, пойдет на Кавказе, в Средней Азии, и, может быть, Молдавии. Прибалты не поведутся, они люди расчетливые. Так что все эти Бесланы и Норд-Осты тут еще могут быть впереди... Что делать? Что, что я знаю или умею здесь такого, что не могут они? Неужели от человека в мире так ничего и не зависит – но зачем тогда вся эта эволюция, зачем этот разум, если человечество так и не отучилось от привычки друг друга жрать?"
Виктор вздохнул, нажал "Ф10" и "Да" - на вопрос о завершении сеанса.
Тяжелые двери дворца знаний с наклонными бронзовыми трубами ручек закрылись за его спиной, и печально-умиротворяющий вечер, словно старый приятель, пожал ему руку. Со стороны Площади Партизан, над зелеными откосами Судка, нависала буро-лиловая-туча, и розовый луч, выбивавшися из-под нижнего ее края, декадентски умирал на башне Почтамта. Неуловимое обаяние последнего мига исчезающей красоты хлынуло в душу, растворяя накопившийся где-то там, в ее глубине тревожный комок.

"А ведь США нужна не война в Европе" - вдруг мелькнуло в голове у Виктора. "Им нужен очаг, чтобы столкнуть друг с другом людей двух цивилизаций, восточной и западной. Религия – повод. ЕС и СССР одновременно погрязнут в этой войне, которая будет вестись частично внутри них самих, и в которой они не могут пустить в ход основной свой козырь – ядерное оружие. И тогда, США, оставшись в стороне, будут править миром."

Он медленно пошел через площадь, к умолкнувшему фонтану посреди круглого сквера, где когда-то в детстве любил просто стоять, глядя на игру мозаичных рыб под прозрачными волнами, и ни о чем не задумываться.

- Виктор! Привет! Что-то случилось?
Он повернул голову влево – на скамейке аллеи с каким-то карманным изданием в руке сидела Инга.
- Здравствуй! Не узнал тебя, богатой будешь.
- Раз ты это говоришь, значит, обязательно буду, - сказала она, пряча книгу в спортивную сумку. – Ты шел такой потерянный...
- Просто из библиотеки. Задумался.
- Образовываешься? А я вот "Час быка" в бумажной взяла почитать. Недавно переиздали без купюр. Серия "Русская утопия и антиутопия". Ты, наверное, читал еще в "Технике-молодежи"?
- Да, потом брал советское издание, хотя оно тогда было дефицитом.
- Разве были зарубежные? Ладно, не будем придираться к словам. Ой, дождик закапал, а я без зонта.
- Я провожу. Ты куда едешь?
- К себе.

"Как тесен мир", размышлял Виктор, держа зонт над головой Инги, когда они вместе направлялись к остановке у гостиницы "Десна", "надо же тут встретиться. Хотя... Это же элементарно, Ватсон – залезть с ноута в Домолинию и увидеть, что я в библиотеке. "

Дождь зачастил. Они поспешили к остановке: Виктор старался держать зонт над пригибающейся Ингой, та отстраняла ("Не надо, ты сейчас весь замокнешь"), оба не обращали внимания на встречных пешеходов, что торопились найти укрытие от холодных капель, что летели на них с неба, с листьев, с железных листов крыш и паутины проводов, заботливо сплетенной городскими электрическими волшебниками. Они шли по переходу сквозь размазанные по мокрой пелене асфальта отражения фар, когда Инга, видимо, боясь оступиться на каблуках, взяла его за руку. Они остановились под навесом остановочного павильона, а дождь танцевал над ними сальсу на листах профнастила цвета спелой вишни и радовался, что так легко внес сумятицу в этот деловой и сосредоточенный вечерний муравейник. Троллейбус подкатил, блестя мокрыми боками, словно он был выдутой из стекла огромной елочной игрушкой, и библейским жестом распахнул двери для жаждущих покоя и сухого тепла.

Их внесло людским потоком с людей с полураскрытыми зонтами, что хлынул в салон, как вода в пробоину корабля, наскочившего на айсберг; водоворот занес их за два кресла от двери, где встречное движение уравновесилось и оставило их на пространстве легкой зыби. Инга продолжала держать его за руку, и тогда он нежно провел указательным пальцем по тыльной стороне ее ладони и впадинам между костяшек, но и после этого она не отняла руки и не попыталась выразить каким-то иным образом своего недовольства.
Тем временем мысли Виктора автоматически свернули на рациональный лад.
"А ведь надо уже что-то с одеждой решать. "Мама, мама, что мы будем делать... ку!" В понедельник получаю подъемные, сразу беру свитер и теплое трико, зимнее на неделе в рассрочку, как только переселюсь в общагу, чтобы много шмуток не таскать. Хотя рассрочка – это сразу раскрыть финансовую ситуацию в кооперативе. Из какого это табора без зимней одежды? Тогда переигрываем, свитер обождет, берем куртку, наличными. Тем более, что с паспортом положена продкомпенсация. И еще надо, чтобы что-то оставалось на всякий там. Завести книжку. Кстати, чего они с этой всеобщей компутеризацией все на карточки не перешли? Хотя миллионеров нет, так что им это оно не особо-то и надо."

"И откуда во мне это дикое сочетание романтических чувств и холодного бытового расчета?" - удивился он через секунду. "Хотя погоди... догадываюсь. Здесь я должен заботиться обо всем сам. Во мне проснулся холостяк? Планирование общажного быта и свободное влечение к малознакомым женщинам? Надо где-то останавливаться. Ну, а если я застрял здесь навсегда? Смущает вся эта история с подпольным паспортом."

Но руку не отнял, и не оттого, что был не в силах устоять: просто это было бы... ну все равно что накорябать на системнике рутовый пароль. Так не делают, потому что не делают.

22. Принц без плана.

- А разве ты не зайдешь? – спросила Инга.
Они стояли у подъезда ее дома. Дождь усиливался, и идти по нему, конечно, не хотелось, хотя и не хотелось злоупотреблять доверием.
- Слушай, вон ты с краю замок. Идем ко мне, высохнешь и чаю попьешь.
- Тогда я сейчас за тортом сбегаю, а то неудобно с пустыми руками...
- У меня электровафельница и я сделала трубочки с кремом.
- Слушай, ну неудобно как-то... Я чувствую себя альфонсом.
- Посмотришь мне радио на кухне. А то, когда крутишь ручку, трещит и пропадает.

Чисто советский способ строительства отношений – это когда мужчина поможет одинокой женщине отбить хлеб у служб сервиса. Когда нынешние конструкторы бытовой аппаратуры сознательно делают так, что из-за копеечной неисправности приходится выкинуть пару тысяч, они, помимо всего прочего, разбивают будущие семьи.

Кухня обернула его домашним теплом. Шумел закипающий чайник и его своим легким гулом подбадривал холодильник. На кухне, конечно, можно завести УКВ приемник и выбирать станции по своему усмотрению; но старый добрый динамик меньше напрягает мозги, так что у многих этот скромный предмет еще прописан.
Динамик был стилизован под колонку от компа. Виктор раскрутил саморезы задней стенки: под ручкой громкости торчал обычный пленочный резистор.
- У тебя нет спиртового растворителя?
- Есть. Из набора пятновыводителей.
- Подойдет.
Виктор открутил резистор и, разогнув лапки, снял крышку: по темной проводящей дуге ходил желтый контакт. Виктор капнул внутрь спирта и покрутил ручку туда-сюда.
- И это поможет?
- Должно. Правда, потом опять надо будет очищать.
- Так просто? Я думала, ты что-то менять будешь.

Он молча собрал динамик и, воткнув его в сеть, повертел громкость. Тресков не было.
-...Указом Президента СССР Григория Васильевича Романова, - забормотал обрадованный динамик, - в СССР вводится должность вице-президента. Тем же указом на должность первого вице-президента СССР назначен Руцкой Александр Владимирович, ранее занимавший...
- Тебя это тоже удивляет? – спросила Инга.
- То, что исправлен? – осторожно ответил Виктор вопросом на вопрос. Назначение Руцкого вице-президентом при Романове, откровенно говоря, его просто ошарашило своей неожиданностью. "Что-то у них там началось", подумал он.
- Нет, указ.
- Как-то не слышал, чтобы об этом раньше говорили.
- Да я тоже удивилась. С одной стороны, Руцкой человек популярный, часто по телику показывают, но он же последнее время оборонно-спортивную работу курировал. Как об организаторе, о нем ничего не слышала. Опять какие-то игры, как в восемьдесят третьем. Ты как считаешь?
"Как я считаю? Если здесь не было Афгана, стал ли Руцкой Героем Советского Союза? Или летчики там какую-то помощь оказывали? Или еще где-то в горячей точке? Кстати, насчет Героя в Указе не сказано."
- Знаешь, Инга, я, наверное, слишком увлечен работой и мало смотрю политику. Даже, например, не знаю, почему по радио так часто передают японскую музыку, а не нашу.
- Ну, это элементарно, - она пожала плечами, - члены Союза Композиторов не хотят сочинять музыку для булочных, это у них такой пассивный протест. В ЦК подымались вопросы, чтобы принять меры, но, говорят, Романов сказал: "Не хотят писать для магазинов, путь не пишут, лишь бы антисоветского не сочиняли". Вот японскую и гоняют.
- То-есть, он за них заступился.
- Ну, он вообще-то довольно строг. Например, выступил, чтобы артисты не скрывали свои фамилии псевдонимами.
- Это в этом смысле?
- Наверное... Все, чай готов, садись.

"Что же там все-таки разыгрывают", размышлял Виктор, прихлебывая из просвечивающей ломоносовской чашки какой – то новый, пахнущий лимоном, яблоком, мятой и какими-то травами чай. "Зачем Романову Руцкой? Придать себе вес? Весу у него и так хватает. Нейтрализовать фигуру, которой может играть оппозиция? Назначив на декоративный пост? Если этот пост декоративный, а не как в США. Хочет продвинуть как преемника? Сомневаюсь. Хочет попугать Запад? Дескать, попытаетесь меня скинуть, будет хуже? Но у них скоро выборы. Может, Штаты хотят до выборов устроить дворцовый переворот? Но как?"

- Ну и как там закончилось с паспортом?
- Взял и отнес на проверку в паспортный стол.
- И там сказали, что не фальшивый?
- А ты откуда знаешь?
- Когда он говорит, что ничего фальшивого не предлагает – это правда.
- Но это все равно нарушение.
- А это твоя забота? Если милиция не против, тебе что, больше всех надо? Просто Егор Николаевич умеет то, что другие не могут. И помогает другим.
"Чисто женская бытовая логика. Если человек произвел впечатление, значит все, будет оправдывать" - подумал Виктор и хотел перевести разговор на другую тему, но вопрос разрешился сам собой: что-то запиликало, и Инга полезла сумочку, что висела за спинкой стула. Молния чуть заела, Инга за что-то зацепила ноготь и потрясла пальцем в воздухе, затем на свет появился желто-черный мобильник, плавно зауженный по краям и похожий на дамскую туфельку с коротким выпирающим рогом антенны.
- Да! Файл у меня. Сегодня буду работать, завтра скину.

- Слушай, я, наверное, отвлекаю? – спросил Виктор, когда она закончила.
- Странный... Я специально сказала, чтобы нам не мешали, - она улыбнулась и кинула трубу обратно в сумочку. Да, слушай, у тебя не найдется разменять серебро на медные? Меня просили для аппликации. Лет десять назад на этом буквально помешались, но кому помогает, кому нет...
- Да пожалуйста, я и так могу дать, – и Виктор вытряхнул из кармана несколько медяков, - только вот эту оставь.
- А что это? – Инга вдруг моментально поднялась со стула, легким порывистым движением взяла трешницу, ту самую, из библиотеки, и поднесла поближе; вдруг глаза ее расширились и она ахнула, глядя на медный кружок, монета выскользнула, и покатилась по полу. По счастью, она покатилась в сторону Виктора, который успел задержать ее ногой, и, на всякий случай, тут же кинул обратно в карман.

- Что это? Откуда это у тебя? – взволнованно спросила Инга.
- Нашел. Это амулет, на счастье, так что не проси.
- Но... Я не прошу, с чего ты взял... Одна монета ничего не решает... - она уже овладевала собой и даже улыбнулась, но глаза с черными, удлиненными тушь ресницами, еше были широко раскрыты, и в их глубине Виктор заметил испуг. Он инстинктивно поднялся со стула: опасность лучше встречать стоя.
- Инга... ты чего-то боишься?
- Нет, что ты... просто она неожиданно упала... выскользнула из пальцев... чего я могу бояться, когда рядом со мной ты? – она широко улыбнулась, ее правая рука легла на плечо Виктора, скользнула выше, и ее пальцы нырнули в его волосы.
- Эх, Инга, Инга... - почему-то вырвалось у Виктора. Он тоже положил руку на ее шею, на объемный узор шерстяных нитей свитера, и, словно играя, чуть нагнул ее к себе. Инга без сопротивления подалась вперед, нагнув голову, и Виктор почувствовал запах ее светлых волос; затем она подняла лицо вверх и посмотрела ему в глаза ласково и печально. Он увидел, как расширяются ее ноздри и начинают играть уголки рта, казалось, что под ее кожей идет борьба инстинктивного страха и внезапного, случайно вспыхнувшего стремления, и она балансирует на тонкой грани, когда еще все можно превратить в игру, в шутку... Легкое движение Виктора навстречу Инге заставило ее чуть отпрянуть, но, как только он чуть остановился, ее пальцы, казалось, вопреки ее собственной воле, начали сильнее притягивать его к себе. Казалось, так продолжается вечность; наконец, Инга словно соскользнула с ледяного гребня, на котором могла удерживать равновесие, ее лицо приближалось и ее губы робко захватили нижнюю губу Виктора, ее левая рука скользнула по его плечу и, разгораясь все больше и больше, прижалась к его губам.
- Боже, что я делаю... Зачем... - прошептала она, когда смогла оторваться и слегка повернула голову в сторону; мир для Виктора свернулся в светлый локон волос за ее ухом и он, не отдавая очета, нырнул туда, в дурманящий водоворот, жарко припав к ее шее под мягким и податливым воротом свитера. Инга робко попыталась уйти в сторону, но это лишь заставило его инстинктивно сжать объятия; легкие изгибы ее тела в его руках, как насос, заполняли все ее существо слабостью и дрожью нетерпения. Она закипала. Наконец, сняв руки с затылка Виктора, она слегка отодвинула его, упершись в плечи, и произнесла:
- Я так больше не могу... Пойдем...

23. Место встречи пропустить нельзя.

- Ну и как тебе?
Сквозь тонкую тюлевую занавеску просвечивал теплый туманный рассвет. Инга смотрела на него, слегка приподняв голову; ее правая рука бессильно лежала у него на груди. Стереоколонки передавали утренний концерт, и из них частой апрельской капелью падали звуки нетленного "Вернись" в обработке квартета "Электрон". Ностальгия по шестидесятым.
- Потрясающе. Ты была просто фантастична. Это... это какое-то искусство, вроде балета.
- Могу написать книгу о вкусной и здоровой пище. Поможешь? Хотя в Союзе все равно не издадут.
- Я одного не пойму: почему же ты одна при таких талантах?
- Наверное, это расплата.
- За что?
- За тех, кого оставила. Давай не будем это уточнять... У тебя на сегодня какие планы?
- В диагностический, сдать все для медсправки.
- Это обязательно надо. Нельзя, чтобы у тебя были конфликты на работе.
- Ну, у меня их собственно и нет.
- Постарайся быть особо осторожен. Тебе сейчас очень важна идеальная репутация. Все остальное мелочи.
- Кого и чего мне следует бояться?
- Себя. Бойся быть не таким, как остальные. Потом все поймешь. А пока у нас еще есть время...

"Последнее время сплошные загадки", - размышлял Виктор, складывая диванчик. "Монета, пуля, нарк, неожиданно отбросивший коньки, этот мутный Мозинцев, невесть откуда берущий паспорта... Иван пишет на бумажке – кто-то подслушивает? Перестановки в правительстве – где логика? Хотя откуда там вообще бывает логика... но здесь-то? Даже Инга... она тоже как-то непонятно, немотивированно. Испугалась монеты? Кстати, где она?"
Виктор пошарил рукой в кармане: монета оказалась на месте, и все та же надпись Ц.И.Б.Р. не только виднелась, но и чувствовалась пальцами на ощупь.

- Слушай, а чего ты так испугалась этой монеты? – спросил он, показавшись в дверях кухни.
- Какой монеты?
- Вот этой, - Виктор вновь показал ей странную трешницу. Инга равнодушно покосилась на нее, и продолжила делать бутерброды.
- А, ты вчера показывал. Я уже забыла. Я их собираю только для аппликаций.
"Ясно, что ничего не понятно", - решил Виктор и убрал медный кружок.

... Народу в диагностический, несмотря на бесплатность здешней медицины, было даже меньше, и в основном пенсионеры.
- Так в заводских в основном проходят, - пояснила Виктору старушка в очереди в один из кабинетов, - сейчас там и диагностика и профилактории. Только заводские по выходным не всегда, вот сюда часть и идет.
Из работяг с Виктором по кабинетам ходил молодой помощник машиниста депо Брянск-второй; в железнодорожной устроили ремонт и народ временно распихали по другим медучреждениям. Они разговорились от нечего делать: у Виктора попутно мелькнула тайная мысль, нет ли возможности что-то продвинуть в этой отрасли.
- А как сейчас, техника-то обновляется? – осторожно закинул он удочку.
- Ну а чего ей не обновляться? – ответил поммаш. - В год на дороги одних тепловозов две тысячи секций идет. Вот раньше, скажем, мы на Рославль "ласточками" тянули, потом "машки" пошли... а теперь у нас "субмарины" тянут, луганки бесколлекторные, одна секция вместо двух, восьмиоска. Сцепление-то раза в полтора выше, там компьютерная система регулирует. Не боксует, ничего, сидишь себе отдыхаешь, и экономия топлива не то, что на старых по уши в мазуте. Да вот, поначалу экипажники здорово матерились, но потом-то поняли: это же интеллигентная машина! С ней совсем по другому надо! Потом догадались заводской сервис организовать гарантию. Раньше же как: если приемка чего проморгает, заводу дальше трава не расти, а теперь они у нас сами за свой брак расплачиваются, так заводчане совсем по-другому работать стали! Я вот говорю, теперь новая машина приходит – это подарок, ее только в целлофан завернуть и любимой девушке. Ну и ездить – знаете, какая там кабина? Я на "фантомасах" уже не могу кабиной назвать. А на старых вылах вообще сортир, а не кабина! Вот вы скажите, почему на старых электровозах кабина хуже, чем на тепловозах, трясет, шума больше, хоть дизеля нет? Одна же страна, одни ученые...
- А их разные министерства делали. Ведомственная разобщенность.
- Да, похоже... На романовских локах-то один стандарт. И тихо, и идет плавно, не заматываешься так, в жару кондиционер, холодильник... Старики на пенсию уходят, нам завидуют – говорят, только и работать сейчас. Вот...
- Ну, наверное, обучают осваивать новую технику?
- А как же? Вон недавно опять на повышение квалификации гоняли. Между прочим, про европейскую реформу железных дорог рассказали... Только такая у нас никогда не пойдет.
- А почему не пойдет?
- Ну как же, - помощник удивился, что сидящий перед ним взрослый человек не знает такой простой вещи, - у них там железная дорога теперь ориентируется только на прибыль, на рынок. У них проблема – государства маленькие, и надо как-то дороги объединять, вот общий знаменатель и придумали. А у нас почему не пойдет, - у нас, оказывается, еще при царе, с самого начала для чего дороги-то строили? Для развития промышленности. Поэтому нельзя ее только под прибыль, под рынок затачивать, нужно, чтобы она провозную способность обеспечивала и тарифы не сильно завышали себестоимость продукции предприятий, вот. Если делать ее только для рынка, то железная дорога будет, конечно, будет, а промышленность сдохнет, может, не вся, но... Вот как это объяснить? Вы, скажем, какой профессии?
- Компьютерщик.
- Хорошая профессия, у меня братан компьютеры делает на заводе, а я вот – на железку... Так вот: это все равно, что вы кабеля, что вы компьютеры в сеть соединяете, коммутаторы и все прочее там, сделаете отдельным предприятием, а сами вот эти сервера, терминалы – это вроде само по себе, так работать будет, али нет?
- Нну... В общем, так не делают.
- Во. И я говорю: так не делают. Ну, моя очередь. Всего!

Вот тебе и ленинская мечта о кухарке, управляющей государством, подумал Виктор. Ну, помогала, положим, не кухарка, но и не из этих "профессиональных политиков", которым с личным бизнесом вне этой политики не задалось. У парня государственный подход есть. Пока у нас каждый маленький человек не будет мыслить, как если ему наше государство вверено, сказал себе Виктор, никакой демократии не будет. Будет цирк с флажками и обольщение имиджем и сувенирчиками к выборам, типа засыпать яму на дороге за деньги, собранные с населения же. Демократия – это не когда народу иногда делают то, что он просит или даже требует. Демократия – это когда народу никогда не смогут сделать то, чего он не хочет, прикрываясь словами "вы же нас выбирали, вы теперь должны доверять". И в этом плане европейский опыт нам ничего не дает. Евросоюз – это тюрьма народов, где страну, которая захочет жить по-своему, лишат инвестиционной пайки.

...Из центра Виктор вышел к обеду. Распогодило и хотелось перекусить. Студенческая столовка была направо через пол-остановки.

Он впервые обратил внимание на брянский Кремль. На московский тот был совсем не похож, а скорее, напоминал Пентагон. За двухметровым кирпичным заборчиком виднелись длинные желтые корпуса с высокими потолками, но не выше пяти этажей с мансардой, покрытой темно-вишневой металлочерепицей; эти корпуса образовывали что-то вроде замка, сходство с которым усиливали угловые трехэтажные надстройки в виде башенок с гербами СССР на круглых медальонах. В этом был свой резон – в таких зданиях по кабинетам больше ходишь по горизонтали, меньше утомляешься и меньше теряешь времени, ожидая лифт. Архитекторы избежали соблазна нагородить стеклянных фасадов, столь непрактичных в нашем суровом климате; вместе с тем они и не ударились в попытки копировать сталинский стиль, что можно увидеть в некоторых наших бизнес-центрах. Декоративных украшений почти не было, лишь длинные ленты стен, отделанных песочно-желтыми вентилируемыми панелями, зрительно чуть приподымали вертикали простенков между окнами. Небольшой кусок центральной части фасада в районе главного входа украшали пилястры, отделанные плитами из темно-красного гранита и увенчанные чем-то вроде портика, на котором красовался герб СССР, а выше, на шатре небольшой башенки, развивалось алое полотнище государственного флага. Пилястры как бы опирались на немного выступающий вестибюль, отделанный тем же темно-красным гранитом. Здесь был пешеходный вход, прикрытый, начиная от проходных, прозрачным пластиковым сводом от дождя и снега; машины же заезжали на территорию через боковые ворота со стороны Седьмой Линии и сразу сворачивали на подземную стоянку.
Глядя на административный комплекс, можно было подумать, что архитекторы получили указание одновременно показать как величие государства, так и то, что оно действует в некоторой тени: отсюда и забор, и полоса елей за ним, и некоторая приземистость комплекса по сравнению с застройкой Летного Поля, где неподалеку возвышалась футуристическая стеклянная башня Медиадома.

Он уже хотел идти к столовке, но вместо этого, сам того не ожидая и повинуясь какому-то неосознанному импульсу, повернул влево и быстро зашагал мимо старой лыжной базы к Кургану. В лицо пахнуло встречным ветром.
Он без труда нашел место, где стояли они с Ингой три дня назад. На коре осины, чуть выше головы, белела свежая царапина, в глубине которой ясно виднелась будто высверленная по касательной прямая борозда.
Видимо, на место происшествия тянет не только преступников.

Виктор огляделся. Было как-то неуютно на этом пятачке-уступе посреди мелового откоса, густо заросшего осинником, березой и кленами, но он не стал возвращаться, а попытался прикинуть направление, откуда могли стрелять и затем, аккуратно, стараясь не споткнуться на сырых желтых листьях, устлавших траву, начал спускаться вниз по едва заметной тропинке. На дне оврага тропа обрывалась и валялись кучи бурелома, пришлось идти зигзагом, и Виктор опасался только того, что он собъется с направления. Добравшись до противоположного склона, он увидел на гребне небольшую площадку, где уже устроились две компании студентов на пикнике: очевидно, что в праздник тут было бы еще больше свидетелей. За площадкой земля снова уходила вниз и начиналось другое ответвление оврага – для Соловья-Разбойника, похоже, здесь было идеальное место. Тогда он обернулся, чтобы попробовать найти место, с которого было бы хорошо видно дерево с царапиной, но место, где они стояли с Ингой, утонуло среди густой зелени высоких деревьев, по которой осень уже разбросала легкими оспинами желтые мазки.
Либо с этой площадки кто-то случайно выстрелил из подгулявшей компании, и тогда им с Ингой здорово повезло, либо стрелок мог видеть сквозь листья, но о существовании эльфов в Соловьях Виктор никогда не слышал, либо, наконец, выстрел сделали со стороны аллеи и стрелок тут же скрылся, но тогда неясно, почему их обоих не ухлопали с близкого расстояния. Во всяком случае, сегодня здесь на него никто не охотился. Сделав беззаботный вид, он направился по тропе вдоль склона оврага, которая вскоре привела его к старой лыжной базе. Можно было со спокойной совестью идти в столовку.

Пока Виктор, сидя в полупустом зале, уминал ленивые голубцы, в голову ему сама собой пришла одна догадка.
Ц.И.Б.Р. мог расшифровываться как "Центральный Имперский Банк России". Это словосочетание как-то сразу показалось ему естественным и удачным для монеты. Монету чеканит банк, двуглавый орел – это империя. Здесь кто-то из третьей реальности? А почему бы и нет?
"Ну допустим, а что дальше?" - подумал он. "Надо войти в контакт с этим попаданцем? Или ликвидировать? Или он хотел ликвидировать меня? От этих домыслов можно каждого куста бояться. Почему Инга испугалась? Все что-то знают, и делают вид. Этак и крыша поедет."

24. Семь шагов за горизонт.

Утро понедельника было свежим и бодрым, несмотря на моросящий дождь и лимонные пятерни кленовых листьев в палисаднике под окном. Вчера, после возвращения из диагностического, Виктор решил просто отоспаться как следует и ни о чем не думать. Открыв глаза и посмотрев в потолок, он внезапно почувствовал себя человеком, прибывшим на курорт в бархатный сезон. Голова была свободной и легкой. Казалось, где-то там, за Луговой, рокочут, накатываясь на берег, зеленоватые волны, чайки кружат над необъятным куполом моря под лучами солца в просвете облаков, и соленый ветер бросает на гуляющих по бульвару мельчайшие, пахнущие йодом, брызги.
Утро понедельника было светлым и радостным, как именины. Виктора дооформили на ставку в две минималки, оформили койку в общаге "Электроаппарата" и отправили документы в собес на продкомпенсацию, подъемные и очередь на квартиру в дом соцбыта – последнее с ходатайством, как работнику предприятия ИТ-отрасли.
Утро понедельника готовило увлекательные сюрпризы. Зеленков дал новое задание съедить на "Тринитрон" вживую поговорить с заказчиком. "Тринитрон" был дочерним предприятием завода "Литий", создан недавно, АСУПовцы туда не вошли, и заказчик путался в том, чего же он хочет от новой версии. По той же причине они у себя перемудрили на сервере, и общаться по "ирке" не выходило.
Попутно Зеленков выдал Виктору план роста его заработка до трех минималок (романовская минималка, по оценкам разных экспертов, составляет от половины до двух третей средней российской зарплаты 2010г. – прим. авт.). План чем-то был похож на игру, где можно было прокачиваться разными способами – стаж, подача рапредложений с подтвержденным эффектом и без, аттестации, вклад в базу знаний фирмы, в организацию труда, коэффициент трудового участия, среднее время работы без ошибок, активность в новаторской тематике первого уровня, т.е. с выходом на патентование решений, и еще целый ряд возможностей засветиться, включая такие вещи, как рекрутирование в фирму ценного персонала. Подсчет результатов выглядел довольно сложным, но к нему прилагалась примитивная прога с текстовым интерфейсом, погоняв которую, каждый мог оценить лучшие способы своей прокачки. Ценным в этой системе, по мнению Виктора, было то, что она давала возможность роста даже тогда, когда лучшие темы поделены другими, что делало менее острой драчку за темы.

До "Лития" надо было ехать троллейбусом с пересадкой у автовокзала или маршруткой; немного поколебавшись, Виктор выбрал "сохатого". На маршруте до автовокзала ему попался вагон со светодиодным табло у кабины, и он, не отрываясь, следил за бегущей строкой новостей, перемежаемой названиями остановок.

В Греции прошли массовые выступления в поддержку смягчения визового режима с СССР и снятия дискриминационных пошлин на ввоз советских товаров. В некоторых из правительственных зданий демонстранты били стекла.
В Польше продолжается марш бастующих шахтеров на Варшаву. На своем экстренном заседании польский Сейм должен рассмотреть положение в угольной промышленности страны и принять обращение к государствам – членам Евросоюза об оказании экономической помощи.
По Франции вновь прокатилась волна беспорядков на религиозно-этнической почве, связанная с попыткой депортации мигрантов. Группы молодых людей поджигают припаркованные на улицах машины.
В Германии, в каком-то там штадте, произошло крупное столкновение демонстрантов с полицией. Жители города протестуют против плана вырубки городской рощи для строительства скоростной железной дороги. В результате столкновения пострадало четыреста человек, двое могут лишиться зрения.
А вот и позитив. Делегация КНР посетила опытную трассу высокоскоростного магнитолета Ереван-Севан. Намечено подписание соглашения о строительстве дороги подобной системы для аэропорта в Шанхае силами советских предприятий. Делегация также собирается нанести визит в Новочеркасск, где организован выпуск вагонов на магнитной подвеске.

Что еще стряслось ужасного за бугром и прекрасного у нас, Виктор так и не узнал – надо было выходить на пересадку.

После площади Партизан Красноармейская ныряла вниз, к старой развязке до моста. К удивлению Виктора, здесь как раз ничего не изменилось; между Репина и Урицкого не выросли подпирающие небо и нависающие над остатками частного сектора многоэтажки, а на ее месте возникли какие-то длинные двухэтажные теремки, причем первый этаж был из красного кирпича, со сводчатыми окнами, а второй – из пропитанного деревянного бруса, с резными украшениями окон и карнизов.
- А что, здесь нового строительства не будет? – спросил Виктор сидящую у окна пенсионерку. Вообще было похоже, что в период дневной смены в троллейбусе ездили в основном пенсионеры, школьники и дамы с детьми.
- А зачем оно здесь? – удивилась старушка? Тут хотят как бы купеческую часть делать, она так плавно к реке спускается. А высотки лучше в старом аэропорту ставить, там место ровное и видно далеко.
Троллейбус скатился с горки, и вырулил под желтеющими арками старых берез и осин на неоглядный простор, открывающийся с нового Черного моста; раздолье деснянских заводей и заросших роскошным, качающемся на свежем, долетевшем со стороны Свенского монастыря ветру, ивняком, сменилось раздольем лугов и перелесков пойиы, по которой тугим луком изогнулась дамба дороги, а ее, в свою очередь сменяла ширь прямого, как стрела, вытянувшегося на весь район Московского проспекта. Не было места, где так остро чувствуется русская ширь, как вьезд на Фокинку, где возле моста, словно по завещанию Леонова во "Взятии Великошумска", над водами Десны навеки стал на постаменте танк, слушая гудки проносящихся на юг поездов – в память о тех, кто обагрил эту землю кровью, спасая род свой от невиданных ранее человечеством хищников.

Кусок Московского проспекта от поймы до путепровода застраивался очень интенсивно – Виктор заметил, что девяти – шестнадцатиэтажки не только выстраивались по проспекту, но и проросли за несколько кварталов от него, расчищая стародавний частный сектор, похожий на большую деревню. Отсюда, из этой части района, было сравнительно близко попасть на троллейбусе как на предприятия за линией, так и в центр города. За широким, похожим на разлившуюся реку, путевым хозяйством сортировочной станции Брянск-второй жилищное строительство как бы разом поугасло, не в пример пятидесятым, когда здесь возводились двух- четырехэтажки в пешей доступности от проходных заводов, депо, складов и элеватора.
"А здесь, значит, почему-то почти не строят... Ну да, теперь же троллейбус, теперь пехом до проходной топать не надо, а вот в центр, в другие районы ездить стали чаще, а отсюда, из-за линии, дальше тащиться. И ко вьезду, видать, тоже особо не застраивали, потому что хоть там и лес, а как подует ветер с мясокомбината..."
Сойдя с троллейбуса, в начале аллеи, ведущей к заводу, Виктор снова наткнулся на небольшой памятник – обелиск в честь расстрелянных во время оккупации. Оказывается, и тут это было. Западники у нас любят поговорить о бездарности советских полководцев, сравнивая общее число погибших в СССР и Германии. Видимо, воинское искусство в понятиях человека европейского есть умение стать на гору трупов безоружных гражданских людей.

-...А паспорт у вас с собой?
Виктор стоял на проходной "Лития". Высившийся в конце короткой аллеи куб заводоуправления, стандартный для наших заводов семидесятых, с окнами в виде сплошных стеклянных лент, перерезавших поперек фасад, был недавно отделан металлическим сайдингом песочного цвета и обзавелся красно-коричневой мансардой. Справа и слева, в сторону скверика заводского поселка, здание было развито какими-то свежими пристроечками.
Перед Виктором возвышался Степан Иванович Залесов из того самого "Тринитрона", вышедший встречать, мужик массивный, лет сорока пяти, с синевой на щеках от растительности, судя по всему, бурно растущей, невзирая на ежедневное уничтожение двойными лезвиями.
- А как же! – гордо произнес Виктор.

Всегда приятно сознавать, что ты не верблюд.

- Отлично. А то знаете, хоть и бытовка, но на нее есть хозтайна. Сами знаете, как Запад сейчас промышленный шпионаж активизировал.
"Ах вот оно еще что может быть. Конкурентная разведка. Постановщик бывает на разных предприятиях, знакомится с документами. Хотя если так, то без явных улик этот Мозинцев явно выкрутится. Ксиву-то не паленую подогнал."

В будущем офисе был рабочий беспорядок переезда – полусвернутые металлические жалюзи на окнах, горшки с растениями на потертом полу, многочисленные связки книг и газетных подшивок – судя по названиям, отсюда переезжал то ли партком, то ли что-то вроде кабинета политпроса. Довершали пейзаж невытертые потеки от электрокофейников, остатке скотча на старом акриле бежевых тонов, который, судя по всему, собирались соскоблить или заклеить обоями, и торчащие из толстого пластикового плинтуса хвосты кабелей с интерфейсными разъемами. Сквозняк закидывал в помещение потерявшие правильный курс желтые листья. Висящий на одном шурупе динамик голосом Маки Номия из "Пи-5" весело и ритмично пищал соул.

Так, а вот, похоже, и будущая продукция. Что у нас любят делать на новом месте? Правильно, прикнопить на стену фирменный календарик. Укороченные кинескопы для кухонных теликов и Домолинии. Ну что ж, девяносто восьмой, еще не поздно...

Степан Иванович снял с пирамиды пару офисных кресел с ножками и буркнул: "Присаживайтесь".
"А что, если под этим соусом разузнать и про всю ихнюю систему? А то ведь, не въехавши в общее, и детали не просечешь."
- Знаете, давайте сегодня так поступим: начнем с предварительного тренинга по снятию психологических барьеров, относящихся к объекту, для которого мы создаем информационную систему. Вы не против?
- Ну, вам, как говориться, виднее.
- Тогда, если вас не затруднит, попробуйте сейчас кратко охарактеризовать место филиала в общей системе экономики, начиная с основных законов нашей экономики. Не удивляйтесь, это такой психологический прием.
- Так вам тогда как – про семь сталинских шагов в экономике?
- Ну да, - согласился Виктор, приготовясь прожевывать скучные мегабайты общественно-политического канцелярита.

- Ну, как вы знаете, никакой теории социалистической экономики у нас до восьмидесятых не было. Помните старый второй том политэкономии? Сборник ведомственных инструкций, а не наука. Сталин сказал, что социализм не отменяет экономических законов, как таковых, но это, знаете, для наших обществоведов мимо ушей прошло.
"Ого! А за это не того? И как мне, как советскому гражданину, реагировать надо? Это слушать уже можно или уже нельзя? Так. Надо выждать пять минут и, если что, свернуть тему. Зря я этот эксперимент затеял."
- Значит, что из этого следует? Шаг первый – разделение госуправления и хозяйственного ведения. Социализм у нас уперся в то же, что и капитализм развитых стран в конце прошлого века – предприятие стало таким большим, что владелец сам им руководить больше не может. Фактически вся страна была разбита на несколько огромных предприятий. Поэтому сделали то же, что и у капиталистов – крупные предприятия акционировали, общественный характер собственности остался, потому что акции у государства, оно ими владеет и управляет через министерства, комитеты и агенства, а из заводов и фабрик образовали крупные госкорпорации, соревнующиеся на внутреннем и внешнем рынке. Государство может внутри себя продавать завод от одной корпорации к другой для повышения эффективности.
"Японский городовой!" - воскликнул про себя Виктор. "Так вот они зачем Сталина из биостаза вытащили! Фигурально, конечно. Им это сословие знатоков марксизма-ленинизма мешало делать реформу. Потом у нас из этого сословия, не родив никаких собственных идей и теорий, вылезли чикагские мальчики с их планами скопировать Запад. А тут Сталин, он вроде, как после Ленина, и если его реабилитировать, все эти служители памятнику марксизма будут ходить, как пришибленные – они же все в развоблачении культа повязаны. С другой стороны, и госимущество не слили."

- Шаг второй: изменение планирования и инвестирования. До первых пятилеток в нашей стране, если сравнить с Америкой, то можно прямо сказать, что ни тракторов не было, ни автомобилей, ни самолетов, ни радио и вообще много чего. Что надо было тогда делать? Определить, какая продукция стране, как воздух, и выпускать ее как можно больше. Отсюда жесткое планирование. А когда страну тракторами насытили, это уже тормозом стало. Как планы ни составляй, случайность, куда от нее денешься? Вот и приходилось все время корректировать. Теперь государственный план – это что-то вроде бизнес-плана, в нем основные показатели не сам по себе валовой объем, а удовлетворение потребности. Тут немножко долго разъяснять всю эту систему и как она работает, но, короче, выходит так. С одной стороны, спрос регулирует, что выпускать, это, так сказать, быстрое регулирование, оперативное. А с другой стороны, государство следит за тем, чтобы спрос в деньгах и цены выражали реальные потребности, чтобы перекосов не было, спекуляции, кризисов. На спрос-то, как Сорос говорил, влияют предубеждения. Можно специально создать дефицит и спровоцировать ажиотажный спрос...

Помним, помним, подумал Виктор. Нам говорили, что это якобы потому, что выпущено много денег. Сумасшедший поток наличных на товарные рынки. Ага, как же. Вон американцы тоже, как теперь выяснили, доллар не обеспечивают, однако попкорн мешками не хватают. Будут у советского человека лишние деньги – он или найдет куда потратить, или на книжку положит. Книжка в Союзе, она тебе все – и потребительский кредит, и ипотека, и лучшая страховка, и накопительная пенсия, и накопительный до свадьбы или рождения детей. Просто от того, что бабло появилось, никто перловку скупать не побежит. А вот если не уверен, что завтра перловка будет – побежит, и с книжки сымет. Или если потеряет доверие к государству, которое и торговля, и сберкасса. Вон на проституток тратить разбухшую денежную массу почему-то никто не побежал, не в том месте, видать, разбухла...

- Шаг третий: расти туда, куда нужно. До индустриализации, я уже говорил, у нас ничего не было, поэтому все отрасли планировали так, чтобы они росли вширь. Сейчас все отрасли разбиты на три группы. Во-первых, отрасли-саженцы, за которыми будущее, в них вкладывают больше капвложений, чтобы скорее развивались и чтобы обгонять другие страны. Во-вторых, процветающие сейчас отрасли, из них больше забирают средств, чтобы они не переросли стихийно, и чтобы развивать новые отрасли. В-третьих, увядающие отрасли, там вкладывают деньги в модернизацию и перепрофилирование. У нас вот сейчас на "Литии" одни производства развиваются, другие увядают, поэтому перепрофилирование идет. Кинескопы, лампы экономичные, что просто в патрон вкручивать можно... Видите, - первый этаж весь перевернули, новые подразделения размещаем. Понимаете, тут, где мы сидим сейчас в пыли мусоре, бумажках нужных и ненужных - наше будущее! – с восторгом произнес Залесов. – Вот отсюда пойдут идеи новых товаров, которые наши умельцы сперва превратят в образцы, а потом в цеха пойдет новое оборудование, люди будут изучать новые профессии, профессии будущего... вы знаете, может, даже первые на земном шаре. У русского человека золото не в кармане, оно – в голове!

...А сейчас эти помещения на первом этаже сданы под магазины, чтобы хоть что-то выручить, вспомнил Виктор. Пройти еще немного в сторону леса – и перед глазами вырастет огромный, высотой в девятиэтажный дом и шириной в проспект, полузаброшенный корпус цеха. В необъятных полосах окон стекла или выбиты, или заделаны стальными листами, вид, хоть для S.T.A.L.K.E.R срисовывай. Внутри, как ребра полуистлевшего трупа, видны какие-то конструкции. Чуть подальше, в сторону, корпус поменьше, голая коробка с пустотой проемов без стекол и рам. НАТО бомбило не Югославию, оно бомбило Брянск...

- Шаг четвертый: предприятие становится предприятием. Я уже говорил – раньше предприятием было фактически наркомат и министерство, потому что товаров было немного. Завод было любой взять – он фактически что? Филиал. Ему дают заказ под определенный объем, снабжают сырьем-комплектацией, забирают продукцию. Все. Фи-ли-ал. Ничего он самостоятельно делать не может, хоть ему какую свободу дай. Поэтому заводы и прочие предприятия у нас объединили в крупные, опять-таки соревнующиеся корпорации. В корпорации, кроме самих производств, без которых, сами понимаете, никуда, есть сети сбыта, сети фирменного сервиса, рекламы – тем более, что ее ограничивают, рекламу, чтобы не было слишком большого воздействия на психику людей, - службы изучения поребностей и спроса, необходимые НИИ и КБ – в общем, все, вплоть до внешнеэкономических агенств и зарубежной конкурентной разведки...

Зазвонил телефон, полузаваленный грудой бумаг. Залесов, чертыхнувшись, одной рукой подхватил трубку, а другой – успел поймать на лету пару фолдеров, съехавших вниз по куче своих собратьев.
- "Тринитрон" слушает. Да, он у нас. Позвать?.. Вас, - и он протянул трубку Виктору.
- Виктор Сергеевич, - раздался из трубки голос Зеленкова, - закончите с "Тринитроном", съездите на Первый Брянск, там мастерская "Микрат". Это идти от Афанасьева, по улице Одиннадцать лет Октября – не перепутайте с Двенадцать лет Октября и Пятнадцать лет Октября, за Третьим Новым и Чичерина немного пройдете, там павильон. Возьмете прибор там, они знают. Если займете обед, не спешите, отобедайте по пути. Все поняли?
- Да, понял, это от бывшего немецкого концлагеря идти.
- Кхм.. ну да, там. Я жду.
В трубке послышались гудки.

- Вызывают? – спросил Залесов.
- Нет, это потом... То-есть, вы говорите, при акционировании акции не роздали работникам предприятий, а они остались у государства, и министерства не разогнали, а сделали собственниками, то-есть агентами собственника?.. – воскликнул Виктор и поспешил добавить - Это тоже такой прием анализа ситуации.
- Ну конечно! Были одно время такие идеи - раздать акции по трудовым коллективам. Но еще Гэлбрейт говорил, что большом числе мелких акционеров предприятием владеют не они, а менеджеры, технократия. И если раздать все акции по рабочим, а не просто какую-то часть для стимулирования, то предприятия разворуют, а если еще и разрешить продавать частным образом, то специально разорят, чтобы потом по дешевке эти акции скупить. Это же однозначно вредительство. Ну, и потом, нельзя же просто было какой-нибудь завод взять и акционировать. Это же фактически филиальная фирма, у нее ни сбыта, ни изучения потребностей, ничего, только технические исполнители...

И это было, сказал себе Виктор. Акционировали и разорялись. Тысячи людей оставались без зарплаты, без всего, и некуда было пойти, потому что кругом то же самое. Наши союзофобы десятилетиями мастурбируют на беспорядки в Новочеркасске. Виктор помнил абсолютно такие же вещи в своем родном городе в девяностых. Толпы выходили на улицы, перегораживали дороги, то на одном заводе, то на другом. Только в Новочеркасске просто урезали расценки, а освободители от тоталитаризма вообще ничего месяцами не платили. Правда, до стрельбы не доходило. Всего-то ничего и надо было: сразу встретиться с народом, принять жалобы, пообещать разобраться. И в Новочеркасске могли без стрельбы. Просто тогда это было впервые, а теперь научились. Инциденты случались и позже, они стали менее шумными. Например, групповые голодовки. Личная свобода человека не жрать, когда жрать нечего.

-...Тот же Гэлбрэйт про это писал. Поэтому из них создали крупные объединения, фирмы.
- И эти фирмы соревнуются?
- Ну да. Да собственно, в оборонке что-то подобное было – фирма Сухого, Микояна... Просто перенесли на все отрасли в сочетании с акциями, как гибким механизмом обобществления прибавочной стоимости.

"Так это что... Это же та самая рыночная реформа и есть. Или это социализм на самом деле вот такой и должен быть, а не то, что у нас при перестройщиках?"

Маки Номия по трансляции незаметно сменилась такими же ритмичными "Цыплятами" от "Изи Темпо".
- Не мешает? – спросил Степан Иванович, заметив, что Виктор прислушивается к музыке.
- Нет, ничуть. Помогает сосредоточиться.
- Это у нас переезд, трансляцию не коммутнули, так что пока по ЧМ московская лажовка идет (музыка стиля Lounge – прим. авт.). Брянск пока не столица.
- Да, к сожалению.
- Почему к сожалению? Все, кто хотят заработать, едут в провинцию... Пятый шаг – от фордизма к тойотизму. Опять-таки, в первые пятилетки нужно было что? Выпускать как можно больше дешевой продукции, ассортимент не так уж был важен. Зачем, например, выбор между марками грузовиков, если их еще не изготовили, верно?
- Логично.
- А для этого лучше всего подходило жесткое конвейерное производство, которому, опять-таки требовалось жестко определять, что кому сколько выпускать, чтобы все работало, как часы. Ну, вы знаете, поточную линию, сколько надо на нее капиталовложений и как трудно в ней что-то поменять. В тяжелой промышленности есть специализированные станки, части которых просто в пол цеха вделаны, чтобы изменить продукцию, там, грубо говоря, бетон надо ковырять. Зато – дешево и много, на одной линии можно выпускать, скажем, магистральные электровозы на весь Советский Союз. И когда выпускали товары, которых в Росиии раньше из-за отсталости просто не было, все это прекрасно работало! Лучше, чем на Западе! Но когда наша страна стала промышленной, когда технический прогресс пошел вперед, когда стало нужно чаще менять продукцию, учитывать, что уже есть разные потребности, а не просто "дайте хоть какие-нибудь" - тут фордизм и забуксовал. Понадобился тойотизм – то-есть уметь быстро создавать и выпускать продукцию под новый спрос, столько, сколько нужно. Помните, в учебниках писали сталинские слова, что цель производства при социализме – наиболее полное удовлетворение общественных потребностей?
"Хм, а я не знал, что это сталинские слова..."
- Вот тойотизм, переход на гибкое автоматизированное производство, и есть дальнейшее развитие производства социалистического! – воскликнул Залесов. Глаза его сияли. – Рядом бродили, изобретали, какой там социализм – развитой, не развитой, - а вот оно все просто! Вот он тот самый путь к светлому будущему, без утопий, в металле! Просто у них результаты этого производства принадлежат олигархам, а у нас всему народу, вот и разница.

На этом месте Виктор вдруг понял, что у него уже вылетело из головы, на сколько лет Октября он должен идти в Володарке.
"Черт, записать надо было сразу. Придется перезвонить. Хорошо, сразу служебные телефоны в книжку занес"
- Простите, можно воспользоваться? – он кивнул на телефон.
- Да, пожалуйста.
После длинных гудков из трубки донеслось "Слушаю вас!"
- Дмитрий Константинович! Извините за беспокойство, я забыл, по какой там улице точно идти к "Микрату".
- К какому "Микрату"?
- Ну, вы же мне сюда на "Тринитрон" звонили, чтобы я заехал за каким-то прибором...
- Я не звонил! – удивленно ответил Зеленков. – Это вы мне давеча звонили и отпросились на тройку часов, сказали, что срочно заехать к какому-то родственнику в Супонево.
- Но у меня нет родственников в Супонево... И я... я не звонил!
- Ну как же... Ваш голос и вы назвались...
- Но я точно не звонил, вот человек тут подтвердит. Наоборот, сюда звонили, вашим голосом сказали, чтобы я заехал куда-то на Брянск-Первый.
- Ладно, - несколько нервным голосом произнес Дмитрий Константинович, - потом переговорим, в общем, никуда больше я вас направлять не планирую, жду в "Коннекте". Сразу возвращайтесь. – и дал отбой.

- На чем я остановился? – спросил Залесов.
- На тойотизме и гибких технологиях.
- Вот. А там, где пятый шаг, там и шестой. Тойотизм – это не просто технология, и даже в первую очередь не технология, у нас в семидесятых пытались внедрять гибкие технологии, не понимая этого. Пятый шаг – это, можно сказать, новая версия лозунга "Техника решает все", а шестой – "Кадры овладевшие техникой, решают все". Шестой шаг – глубокая модернизация работника. Кто нужен был при фордизме? Простой наемный исполнитель, человек при машине, все по принципу "Я начальник, ты дурак". Кто нужен сейчас? Предприниматель. Каждый, на своем месте – предприниматель, хозяин, руководитель и организатор общего дела, общей фирмы, которой совладеют общество через государственные акции, хозяйственные руководители через административный ресурс и работники через ассоциативные права. Сколько у нас твердили – "Воспитание нового человека, воспитание нового человека"! Человека сделал труд! И сознание у него тогда появится, когда вся система производства ведет его к тому, что он не хитромозглое былдо, от которого все равно ничего не зависит, и которому надо только уложиться в допустимую норму брака и нарушений. Советский человек – сохозяин, и не на словах, как раньше! Теперь от него каждый день требуют, как от бизнесмена, улучшить дело, он в этом соревнуется с другими, соревнуется за объем работы без сучка и задоринки, за рационализацию, за любую полезную для фирмы мелочь. И вы же видите – люди стали иными, совсем иными! Основная масса рабочих, за исключением каких-то уже совсем конченых алкашей – да они даже материться стали меньше, не говоря уже о всем прочем!
- Серьезно? – вырвалось у Виктора.
- Ну а вы не видите, что ли?

Возразить было нечего. Во всяком случае, в этом СССР в троллейбусах, при женщинах и детях (а также сами женщины и дети, во всяком случае, при нем) не матерились. Что почему-то воспринималось вполне естественно.

- Да я в смысле... Можно ли на примерах объяснить это... сохозяина?
- Давайте я вам на обратном примере поясню. Лет пять назад, когда все эти ИСы (информационные системы – прим.авт.) только разворачивались, одна уважаемая штатовская фирма открыла в Москве представительство, и оттуда начала писать всем предприятиям отрасли предложения купить ихние писюки по бартеру. Ну а у нас как? Поступило входящее – регистрируют, рассматривают, пишут ответ. Пишем, что нам это не надо, у нас совершенно другая архитектура и все прочее, в общем, отправили ответ, они снова другое предложение, опять людей дергают сочинять отписку и так далее. В конце концов в штаб-квартире в Москве послали туда людей дипломатично разбираться, что такое, почему он отрывает людей на местах, если есть вопросы, обсудим централизованно, ну вот и чего выяснилось. Вот этот их босс местный из представительства объясняет, что это у них – отделение филиала. Филиал в Германии и подчиняется головному офису в Штатах. В этом головном офисе пишут инструкцию, как работать отделениям – отделениям! с потребителями, а филиал ничего не пишет, он только следит за выполнением инструкции. В инструкции указано, сколько писем должно разослать отделение, начальник отделения это тупо выполняет и отчитывается перед филиалом за число писем. Доложить в головной офис начальник отделения не может по трем причинам. Во-первых, он не имеет права через голову филиала, а филиалу наплевать, он только следит за исполнением. Во-вторых, инструкция одна для всех стран, в филиале ее только переводят, и в Штатах никто не будет писать отдельно для СССР, потому что они работают на всю планету, персонал, как у них говорят, оптимизирован, и тот, кто пишет инструкцию, про СССР знает только то, что там то ли Сталин, то ли Сталлоне. В-третьих, начальник отделения не может писать, что в центральном офисе дураки, причем написать им же. Поэтому ничего меняться не будет. Вот так и выходит: и фирма известная, и объем продаж на мировом рынке дай боже, а – дураки. Потому что не хозяева, а лакеи, а хозяин ничего знать не может, ему одно только: купить акции – продать акции.

- Ну да, а седьмой шаг? Вы вроде о семи говорили.
- Седьмой? Один за всех и все за одного, – удивленно ответил Залесов; ответ на этот вопрос был для него самым очевидным. – Каждому дается возможность выделиться среди остальных, чтобы остальные до его уровня подымались. Капитализм, он ведь тоже селекцию ведет, таланты ищет, условия им создает. Но для чего? Чтобы таланты – отдельно, в особом кругу, а массы пусть без общения с ними самоопыляются, живут предрассудками и тупеют. Так ими легче погонять. В общем, как в "Незнайке на Луне", Дурацкий Остров: люди мозг не развивают и в баранов превращаются или в кого там.

"Записать бы это все и куда-нибудь на наше ТВ", подумал Виктор, но тут же представил, что это будет примерно то же, что кинуть пачку дрожжей в выгребную яму: первым делом закипит и всплывет то, что не блестит.

- Спасибо. Вы очень емко и точно сформулировали.
- Ну так... Теперь рассмотрим особенности построения структур управления при использовании наших аналогов системы кайдзен...

...Обратно до остановки Виктор шел как в тумане; в воздухе потеплело, неяркое солнце светило сквозь золото листвы, но все эти прелести праздничного дня оставались для него незаметны. Из приоткрытого окна дома долетал и бился в висках ноющий, как сирена воздушной тревоги, пульс старого хита Гребенщикова:

- Мои слова не особенно вежливы,
Но и не слишком злы -
Мне просто печально,
Что мы могли бы быть люди!
Ха!

Внезапная догадка осветила все закоулки его сознания.

Союз не развалился, подумал Виктор.
Союз не развалился, подумал Виктор. Он развивался дальше. И даже с заблуждениями и ошибками, через кризисы, пришел бы примерно к тому, что он, Виктор, увидел здесь. К концу восьмидесятых готовились к пуску линии по производству современных компьютеров, завершалась разработка новой бытовой техники, строилось село – такими темпами, как никогда раньше.
Союз не развалился. Это был рейдерский захват, подумал Виктор. Обычный рейдерский захват, когда кто-то в руководстве фирмы доводит ее до банкротства, а затем акции скупают за бесценок. И всем, кто участвует в захвате, что-то перепадает. Кресла, деньги, доля имущества. У нас просто схомячили наш общий всесоюзный бизнес. Правда, которую все эти годы скрывают.

"Мне просто печально, что мы могли бы быть люди..."

25. Учение Дона Карлоса всесильно.

Длинные и короткие "двойки" регулярно подкатывали со стороны Мясокомбината. Самое лучшее в личном плане, размышлял Виктор, отходя от внезапно нахлынувшего чувства обиды за свою реальность, это здешний троллейбус. Он как метро – не надо думать, когда придет, подошел к остановке, и вот он уже услужливо подкатывает; подхватил людей и понес их, как волна жизни, в другой район, как в другой мир, где все похоже, но по-новому, и тебя не знают соседи, и улыбается в ответ встречная девушка, потому что у нее тоже хорошее настроение.
На задней площадке вагона тусовались грибники с корзинами из ближнего леса за конечной – стеснившись в стороны и распихав по углам свои причандалы, они со светлыми лицами смотрели на золотистую коляску на двух близнецов, которую качала женщина в плаще. Ближе к середине галдели школьники в юнармейской форме цвета морской волны – слет какой-то, наверное. Домохозяйки и пенсионеры, традиционно входившие "через переднюю"... Виктор смотрел на пассажиров и вдруг почувствовал острую зависть к ним, ко всем, кто смог здесь так нормально и безмятежно устроить свою жизнь.

"Вот ведь как просто – надо было строить наше общество без всяких там великих идей", подумал он. "Хотя – стоп. У них-то как раз тут есть Великая Идея. Великая, простая, как пища, вода, как воздух, которые замечаешь лишь тогда, когда их нет. Ведь у нас, в России, потерпели поражение не политический строй, не государство и не коммунисты. Это даже не русский Версаль. Версаль – это крушение отдельной нации. У нас в России потерпела поражение Справедливость, основа выживания человечества, основа его экономики. Когда на свободном рынке человек меняет рыбу на топор? Когда пропорции обмена обе стороны сочтут справедливыми, то есть в среднем – когда в обществе принято считать такой обмен справедливым. Нет экономики – нет человечества, потому что в промышленную эпоху каждый дарами природы жить не может. Даже бомжи живут оброненным излишком общества, где есть теплые подвалы и бытовые отходы."

Виктор загляделся в окно на проехавший навстречу туристский внедорожник - рыжий, с баллонами чуть ли не от колесного трактора, и, словно клеткой, окруженный дугами из хромированных труб. "Самоделка" - подумал он, и вдруг почувствовал, что отраженный в окне силуэт человека, что расположился на сиденье позади него через один ряд, ему знакомо. Он скосил глаза: лица человека напрямую он не увидел, оно было закрыто большой газетой частных объявлений. Это был тот человек, которого он чуть не сбил с ног на лестнице паспортного стола. Если бы не отражение в окне из-за туристского автобуса, что проехал мимо них в левом ряду и создал тень, то лица его он бы не заметил.

"Что будет, если человечество будет жить только выгодой и приращением богатств? Будет, как с инопланетянами у Клиффорда Саймака в "Почти как люди". "Они обойдутся с людьми так же, как некогда сами люди поступили с животными, мешавшими им использовать земельные пространства. Они постараются избавиться от них любыми средствами. Вытеснят их с насиженных мест. Сгонят в кучу. И сделают все, чтобы род человеческий прекратил свое существование..." Только у нас инопланетян ждать не надо, своих хватает: какое верное название – Почти Как Люди... Почему у нас в двадцать первом веке задавлено производство? Почему мы плетемся в хвосте прогресса, почему исчезает элементарная грамотность, почему невозможно победить коррупцию, бандитизм, те же ценовые сговоры, почему от нашего имени все время решают делать то, что мы не просили? Потому что там нас победили Почти Как Люди, наши, земные, от той же обезьяны."

Виктор внезапно обернулся: мужчины с газетой не было. Когда тот вышел, Виктор не заметил – видимо, в этот момент задумался.

"Ну и черт с ним", облегченно вздохнул он. "Значит, что у нас здесь выходит? Саймак сказал, что такое не прокатит только в России и соцстранах. СССР – последний оплот человечества. Последняя надежда людей остановить Почти Как Людей. Это и есть Великая Идея. Не национальная, которую у нас лет двадцать ищут и не могут найти, а глобальная. Для всех от Северного Полюса до Южного."

- Зайдите ко мне, пожалуйста!
У Кондратьева в кабинете уже сидел Зеленков. Интуитивно Виктор почувствовал, что это не сулит ничего хорошего.
- Скажите, Виктор Сергеевич, - начал Кондратьев, теребя в руках авторучку, - у вас нет здесь, в Брянске, каких-то врагов, недоброжелателей?
- Да нет, вроде как не успел нажить. Я вообще здесь недавно, и не знаю тут никого.
Кондратьев перевел взгляд на Зеленкова. Тот откинулся назад в кресле, положив на край стола кисти рук, сцепив пальцы, и спокойно произнес:
- Ну, что я говорил?
Кондратьев положил авторучку на стол, продолжая вертеть ее по поверхности пальцами.
- Так можно и до шпиономании дойти.
- Ну а смысл? Неужели?
- А если, с другой стороны, мы недооцениваем? Сила локальной стратегии... Ну ты помнишь процент ошибок в этих случаях. Да и не в процентах дело.
- Да именно, что... Слушайте, - Зеленков обратился к Виктору, прервав непонятный последнему диалог, - в каких вы областях раньше работали?
- Железнодорожное машиностроение, бытовая электроника, потом информационные...
- Исследования, изобретательство?
- Да. Это не области...
- Понятно. Журналистика?
- Ну... был связан. Сейчас же жизнь требует многосторонности.
- Спасибо.
- Ну что ж, у меня тоже ничего нет, - сказал Иван Анатольевич. – Спасибо, вы свободны.
- А... что-нибудь... - промямлил Виктор, так и не поняв, что в отношении его решили.
- Да не волнуйтесь, это к вам не относится. Просто проверяйте в таких случаях. И не забудьте сегодня взять подъемные и насчет общежития.

"И как это понимать?" - размышлял Виктор, покинув кабинет технодиректора. "О чем они вообще? Кстати, в этом месте лес. Какой смысл меня в лес тащить? Пригрохать профессионально можно и поближе. И в Соловьях замочить было пара пустяков. Или здесь промышленный шпионаж? Из разговора можно понять – есть какая-то тема, которая может быть важнее, чем думают, и за ней охотятся? А я при чем? Я потенциальный участник? Или смогу оценить, в чем рулезность? Должен быть какой-то простой ответ..."

Он вдруг поймал себя на том, что думает о таких вещах абсолютно равнодушно.

"А, впрочем, ничего удивительного", через полминуты сказал себе Виктор, садясь за терминал. "Виктор Санчес в "Учении Дона Карлоса" пишет, что проникновение в иные реальности может включать необычные психические переживания. И мы все можем заново открыть себя, и найти внутри себя порядок, который не зависит от инфляции, падения цен на нефть, ипотечного кризиса, или чего там будет говорить княгиня Марья Алексеевна. На последнюю, положим, и раньше было глубоко начхать. Сталкинг называется, по-русски, пофигизм. Главное, жить не привычками, а наблюдением."
И его пальцы пустились по клавишам, словно он наигрывал веселый регтайм.

...Новая электроаппаратовская общага на улице Вали Сафроновой оказалась аккурат на месте снесенного двухэтажного барака за сталинским домом. Пятиэтажное здание с мансардным этажом. В руках Виктора были пакеты с едой и предметами личной гигиены, в кармане – полученные после обеда подъемные. Не халява, а скорее аванс, который здешнее государство обязательно учтет.

Комендантша была невысокой, чуть полноватой женщиной с лицом, с которого она не старалась, подобно большинству дам своего возраста, стирать проступающие морщины, и с короткой прямой стрижкой а-ля двадцатые. На темный брючный костюм была одета безрукавка с синтетическим мехом внутрь: видимо, ей часто приходилось по службе выходить на улицу, ибо в кабинете было тепло. "Комиссарша" - автоматически мелькнуло в голове у него.
- Значит, пьянок никаких, чистоту в комнате поддерживать, шума после десяти никакого, женщин, - она пристально оглядела Виктора, - женщину можно, но с серьезными намерениями, прошмандовок мы тут не потерпим. Пройдемте для приемки койко-места.

Койко-место оказалось в мансардном этаже, комендантша по лестнице подниматься не хотела, и пришлось подождать, пока щелкнут и раскроются двери небольшого лифта. В салатовом коридоре на потолке горели узкие трубки люминесцентных светильников.
"Чистенько", констатировал Виктор. "Интересно, на сколько человек комната и какие соседи?"
- Вот сюда, - она загремела связкой ключей у одной из дверей и щелкнула выключателем внутри.
Виктор последовал следом. За дверью оказался коридор-прихожая, шириною метра полтора, из которого прямо вели две двери с буквами "А" и "Б". Справа Виктор увидел мини-кухню, наподобие той, что была в бериевской бессемейке, только электроплита была четырехконфорочной, а внизу белела стальная дверца встроенного холодильника, вроде "Саратова".
- Значит, плиту не загаживать, кухонная посуда своя, убирайте в шкафчик, грязную посуду не скапливать, плесени не разводить. Холодильник тоже размораживать не забывайте.
- Понятно, - согласился Виктор.
- Вот тут, – она открыла дверь в совмещенный санузел с сидячей ванной, отделанный серовато-зеленым кафелем, - полоскательницы – синяя ваша, стиральная машина "Фея" общая, когда мыться в ванне, снимать и ставить аккуратно. Принимаем комнату. Комната "А", восьмиметровка, одна койка по норме.
Убранство комнаты, оклеенной палевыми обоями, было достаточно простым – встроенный шкаф с антресолями, кровать, тумбочка, столик и стеллаж. На столе, помимо настольной лампы, красовался небольшой телевизор в приятном вишневого цвета корпусе – по экрану примерно с советский "Сапфир".
- Сушка складная одна – веревок не натягивать – телевизор черно-белый с УКВ приемником – один, динамик- один, утюг – один...
"У, даже телик, как в гостинице... Что сие значит? Значит, что ТВ, как средство воздействия на массы, тут предмет первой необходимости. А почему в бытовке тогда его не было? Кто-нибудь наверняка мог старый свой принести, как у нас продавцы в магазинах делают. А принесли вертушку. Странно..."
- Распишитесь. Вот тут и вот тут. Замечания есть?
- Нет, все чудесно. Спасибо вам большое...
Комендантша еще раз окинула помещение взглядом и степенно, как уходящий из порта корабль, оставила его за кормой.

"Йесс! Живем!"
Он крутнул ручку динамика. По комнате, словно свежая вода из лесного ручья, хлынули ликующие звуки "Трамвайной песенки": "Трень-брень, тронул вагончик, динь-динь, звонит звонок, из груди песня рвется...". Пританцовывая в такт, Виктор освободил пакеты, распихав что в тумбочку, что в холодильник.
"Дежурство в бытовке", подумал он, "скорее, уловка. А то начнет... то-есть, это я начну... шататься, еще на лучшие условия набреду. Черт с ним, теперь это неважно. Сейчас быстро по магазинам, шмутки брать на подъемные, посуду, мелочи разные по деньгам, с расчетом, чтобы до получки еще хватило."

Виктор вдруг поймал себя на том, что плохо представляет себе, где в этой реальности выгоднее покупать промтовары. Из одежных ему походу попадались вывески "Одежда", "Дом одежды", "Салон одежды", "Детская одежда" "Социальная одежда" и несколько фирменных, вроде "Силуэта" и "Богатыря". Очевидно, "Социальная одежда" была одеждой для пенсионеров, и брать такую человеку с репутацией успешного специалиста, безусловно, моветон; также сразу отпадали "Детская" и "Богатырь".
"Пойдем по логике", подумал Виктор. "Где вначале я собрался смотреть? В универмаге. Универмаг здесь единое торговое предприятие, а не торговая площадь под сдачу мелким лавочникам, значит, ориентировано на массового покупателя и дорогим быть не может. С него и начнем."

На входе в универмаг Виктора удивили два железных шкафа с экранами по обе стороны главной лестницы; поначалу он принял их за игровые автоматы. Как оказалось, это были инфокиоски, причем не только по универмагу, но и по товарам вообще; те, кто приходил с личной магнитной карточкой, могли оставить заявку на редкий товар. Карточки Виктор еще завести не успел, а отдел одежды, как и раньше, был на втором этаже по солнечной линии.
Как ни странно, но самым трудным в подборе одежды оказалось – найти то, в чем не выделяться. Размер, рост, полнота, разнообразие фасонов – с этим проблем не было. Тем более, что старательная продавщица с челкой, словно стилист, все время старалась преложить что-то подчеркивающее индивидуальность. В конце концов Виктор понял, что больше всего здесь он будет выделяться как раз в чем-нибудь невзрачном, и остановился на стильной спортивной черной куртке с отстегивающимися подкладкой и капюшоном, подобрав к ней в тон вязаную шапку. С зимними ботинками оказалось проще.
В цоколе по овражной линии Виктор набрел на огромный отдел радиодеталей и компьютерной комплектации. Этот отдел оказался самым заполненным; масса людей что-то искала в каталогах, высматривала за толстым стеклом витринных прилавков, спрашивала, советовалась меж собой, копалась и что-то черкала в общих тетрадках и блокнотах. Здесь был рай для радиолюбителей; для удобства, помимо деталей, приборов и инструментов для канифольного творчества на стене висела кассетница с готовыми печатными платами наиболее повторяемых конструкций. Не удержавшись, Виктор протиснулся к прилавку и назвал первый пришедший в голову дефицит, кажется, счетчики Гейгера, на что продавщица тут же показала ему на шкафчик в углу отдела. За стеклом на полке он действительно увидел целый набор разнокалиберных счетчиков: металлических, похожих на карандаши, СБМ-19, СБМ-20 и СБМ-21, стеклянных разного калибра, уложенных в коробочки, как ампулы для лекарств, торцовых, которые обычно вообще редкость... На полке ниже были разложены сцинцилляторы и полупроводниковые датчики вовсе неведомых Виктору марок.
- Космическим излучением интересуетесь? – спросил его худощавый мужчина в очках и коричневой кожаной куртке.
- Да вот, знаете, статью в журнале прочитал...
- Тоже восьмой номер "Науки и Жизни"? "Как вселенная влияет на человека"? Но вот эта концепция использовать люминисцентные лампы для регистрации трека частицы – это, по-моему примитивно. По-моему, действительно лучше собрать батарею из МС-шестых...

Вернувшись домой, Виктор первым делом включил телик. Экран засветился, на нем показалась телестудия со зрителями, что-то вроде шоу "Пусть говорят".
- Да вы поймите, - возбужденно восклицал с трибуны человек с курчавой седоватой шевелюрой и в очках, - что в пятидесятых, после войны, сборный железобетон был великим благом! Ну что вот вы можете предложить? Эрзац, шлакоблоки, не выше двух этажей? В то время, при той технологии, при той культуре строительства – а вы вспомните, как сдавали с недоделками, вспомните! – тогда единственно верным было изготавливать железобетонные изделия на заводе, а не на стройплощадке.
Не теряя времени, Виктор вынул из коробочки будильник "Слава" с батарейкой и подсветкой, подвел время и поставил на тумбочку. Черный рояльный глянец округлого корпуса внушал спокойствие и уверенность. "Чего, вроде нормально вписывается..."
-Да, - дайте же мне договорить! – продолжал человек с экрана, – да, удешевление достигли за счет сокращения типажа деталей. Да. Потому что жилой фонд разрушен, а потом крестьянин рванул в город. Куда его селить? В коммуналки? Да если бы, - погодите, - да если бы войны не было, строили бы совсем другие здания! Я знаю, что говорю, я видел проекты. Восьмидесятые – да. В восемьдесят пятом, когда приняли постановления, уже шла модернизация, у нас появилась технология, появились средства контроля, гибкая оснастка, у нас, наконец, ЭВМ появились для проектирования, чтобы появилось то многообразие, которое вы видите!
Аудитория зааплодировала.
- Спасибо, Михаил Львович! – поблагодарил ведущий. – Напоминаем, что вы смотрите программу "Народное вече"...
"Ну, тут ясно", решил Виктор и покрутил ручку дальше. На следующей программе шел фильм про войну, сорокапятки в упор били по хорошо реконструированным "панцер драй", и командир расчета падал после разрыва, глядя застывшими глазами в голубое небо, на которое наползала громада немецкого танка. На третьей программе все же оказались новости: мельком показали сюжет, где Романов посетил какое-то предприятие и прозвучало слово "наноинженерия", в основном же сообщали о сдаче новых жилых комплексов, промышленных объектов, участков дорог и теплотрасс, буднях космической станции, подготовке к выпуску новой модели миниатюрного сотового телефона "для каждого трудящегося", росте тактовой частоты процессоров, объема жестких дисков и пропускной способности телекоммуникационных каналов. Этакий большой самоотчет без политической рекламы.

Сидя перед экраном, он внезапно поймал себя на мысли, что в своей реальности ему было бы гораздо приятнее слышать новости о росте производства на бежицких заводах или какой-то новой продукции, хоть какой, чем о скандалах, катастрофах, и даже новых законопроектах – последнее, возможно, потому, что он не слышал о законопроекте, который бы явно улучшил его, Виктора положение, или дал ему для этого какое-то право. Возможно, со временем, это перечисление успехов могло бы показаться ему скучным, но сейчас он просто отдыхал, глядя на мир, где вместо взрывов и падающих в пропасть автобусов уложили плитку на тротуаре и снизили себестоимость литра молока на две копейки.

- Бим-бом!
Звонок в дверь оторвал Виктора от созерцания репортажа про новый вид бытовых услуг - доступе к компьютерным сетям через сотовые телефоны. "Они особую микросхему для таких звонков выпускают, что ли? Раньше элементарно – соленоид и две пластины..."
На пороге стоял парень лет под тридцать в тренингах и ковбойке. В руках он держал томик "Методы автоматизированного контроля многослойных печатных плат". "Из мастеров или технологов, верно", - предположил Виктор.
- Здравствуйте. Еремина здесь подселили?
- Вечер добрый. Чем могу?
- Вас к телефону! Вон там, в конце коридора!
Виктор поблагодарил и заспешил к аппарату.
- С новосельем вас, Виктор Сергеевич! – раздался из трубки висящего на стене кнопочного аппарата знакомый голос Мозинцева.
- Спасибо! Только что вселился, никого пригласить не успел. А что, опять что-то с компом?
- Нет, с компом все в порядке. Нужен совет человека, в этом деле сведующего.
- Слушаю вас внимательно.
- Вы не поняли. Тут надо ко мне подойти.
- Ннну... - протянул Виктор, помня, что его сегодня один раз уже вызывали по телефону, - я тут еще на чемоданах сижу, разбираюсь...
- Вы знаете, - продолжал Мозинцев, - я насчет достаточно выгодного для вас приработка. Надо же обзаводиться, так, потихоньку, да и на нормальную квартирку копить, нет?
- Уффф... Вообще-то подработка подработке рознь.
- Не волнуйтесь, ничего такого. Я, как Бендер, чту Уголовный Кодекс.
- Тогда хотя бы перекусить успеть...
- А это пожалуйста, конечно. Тут за пять минут не разобраться. Жду.

"Так, и что же это за предложение?" - размышлял Виктор, взбивая в стеклянном хрущевском стакане яйца и молоко для омлета с колбасой. – "Какая-нибудь афера? Отказаться? И никогда не узнать, что грозит кооперативу?"
Он вылил содержимое стакана на сковородку, где мелкие брусочки сала уже начали желтеть и скукоживаться, а кусочки ветчина в оболочке обрели поджаристую корочку и начали заворачиваться вверх. Зашипело и вверх с веселым треском фонтанчиками начали подскакивать мелкие масляные брызги.
"А вообще, на кой это мне надо?" - подумал он, протыкая вздувающиеся пузыри, чтобы дать пропечься омлету; по-хорошему, его надо было делать в духовке, но ее как раз не было. "Зачем мне лезть в чужие заморочки? Я даже толком не освоился в ихних отношениях".

Он вдруг действительно почувствовал, что, даже занимаясь анализом бизнес-процессов, так и не разобрался, кто чем дышит, кто чего хочет, кто на кого как смотрит – в том, что раньше составляло важную часть вживания в коллектив. Здесь это просто было некогда делать – а, может быть, даже и сама производственная система оттесняла людей от их мелких личных заморочек, чтобы они не мешали, не отвлекали от главного - проявить себя в работе. Он вдруг почувствовал, что если бы ему, к примеру, понравилась Полина Геннадьевна, или даже если бы он женился на ней – все равно здесь, на рабочем месте, в процессе работы в нем бы моментально умер муж и остался работник – все личное существовало бы там, снаружи, за входными дверями. В это было трудно поверить, но это было так. Здесь бы его женой становилась работа, производственная система; она, как искушенная женщина, могла играть на его слабостях, на самолюбии, на чувствах, она влюбляла его в дело с мексиканской страстью, как и каждого здесь. Семья людей, где отношения с работой выражались не известным словом, а от волнительного увлечения доходили до сладострастия, до ощущения счастья. Не служебный роман, а роман со службой, роковой дамой, которой человек отдавал руку и сердце.

Ладно, оставим в покое романтику, посмотрим на факты, рассудил Виктор. Что здесь заметнее всего? Грамотность. Не видно руководятлов, которые не знают, кто чем занимается в его епархии, которые всем поручают все, и, окружив себя толпой чесальщиков пяток, превращают предприятие в экзоскелет, откликающийся на любой непроизвольный физиологический акт высшего лица. Трезво рассуждая, это уже большое благо.

Куски омлета источали приятный, напоминавший далекое детство аромат, и легкий дымок чая умиротворяюще подымался над дрожащей янтарной поверхностью. В телевизоре шла передача о Зое Виноградовой - в честь присуждения ей Премии Ленсовета и сорокалетия исполнения роли Мари в фильме "Мистер Икс". "Когда мы влюблены, мы словно сном окружены..." Красивая актриса, красивый голос, подумал Виктор. Жаль, что ее так мало снимали в кино.
Покончив с едой, он откинулся на спинку стула и закрыл глаза; в ушах уже звучала московская песенка из "Девушки с характером" : "Вот она какая, большая-пребольшая, приветлива со всеми, во всех сердцах жива..." Сказка. Как во второй реальности – чистейший воздух, живые цветы на станциях метро, чудесный Дворец Советов до неба. И люди – простые, открытые, каких, наверное, уже никогда в нашем мире не будет...

"Да что же я сижу-то!" - Виктор разом вскочил со стула. "Они мне поверили, приняли в свой дом, в свое племя, а я... Да совесть же надо иметь-то!"
Он вскочил и бросился мыть посуду. Горячая вода коснулась рук, вызвав прилив крови: мысли его вдруг стали простыми и ясными.

"Хватит! Пора знать, чем этот кент хочет, чтобы я расплатился за паспорт. Да и тянуть смысла нет – больше увязнешь" - вертелось в голове у Виктора, когда он, застегивая на ходу пуговицы плаща, сбегал вниз по серым ступеням лестницы общежития.

26. Треснувший лед.

- Ну проходите, проходите. Жду с нетерпеним, - на этот раз у Мозинцева появились какие-то черты услужливости и заискивания, и он даже помог Виктору снять плащ, что вызвало не совсем приятные впечатления. Если так заискивают, значит, что-то хотят получить.
- В кресло присаживайтесь, поговорим, - сказал Егор Николаевич, садясь на диван и положив ногу на ногу. Как проверка прошла?
- Какая проверка?
- Ну, вы же бегали к "России" паспорт показывать. Нет, нет, я не обижаюсь, правильно. Осторожность никогда не мешает. Мир велик, людишек в нем много, и все разные. Правильно. И ход интересный – карманники подменили. Конечно, если есть люди, которые вашу личность засвидетельствуют.
- Собираетесь воспользоваться?
Мозинцев усмехнулся, откинулся назад, и положив левую руку на спинку стилизованного под старину дивана, стал поигрывать пальцами по темной дубовой резной окантовке.
- Да пока нужды нет. И, скорее, всего не будет. Вы, верно, сгораете от нетерпения, что за выгодное дело наклюнулось? Деньги вам сейчас для обустройства обязательно нужны.
- Почти сгораю.
- Десло несложное, и, самое главное, никаких проблем с законом. Даже законнее, чем по знакомству ходить и отломившийся штеккер от антенны подпаивать. Вам знаком этот человек?
Мозинцев встал, вынул из ящика комода фотографию и положил ее на журнальный столик перед Виктором.

На фотографии был он сам, Виктор, только моложе лет на десять, возле ДК Ленина в Коломне.
- А, это и есть тот самый двойник? Мне про него уже рассказывали.
- Кто – резко подняд голову Мозинцев.
- Дружан его какой-то местный. Обознался, а потом сказал – так мол и так. Прикольно. Так вы хотите шоу двойников на ТВ сделать?
- Ценю ваше остроумие. Экспертиза покажет, что вы не только двойники.

"Откуда знает? Или просто на понт берет? А если знает, - что затеял?"
- "Узнаю брата Колю?" Хороший сюжет для индийского фильма. Если мы какие-то дальние родственники, это объясняет схожесть. И как на этом заработать? Я думал, это будет как-то связано с профессией.
- Оно и связано. Я берусь помочь вам устроить очень обеспеченное будущее, толкнув одну программку, которая у вас есть. На программах, знаете, за бугром очень большие деньги зарабатывают. Больше, чем на иконах и антиквариате. Даже больше, чем на валюте. И, самое главное, никаких нарушений законов.
- Фарца, значит? Ну так ведь – за промышленный шпионаж...
- Господь с вами! – всплеснул руками Егор Николаевич. - Ничего советского мы продавать не будем. Мы, можно сказать, вернем владельцу его собственность.
- Ничего не понимаю. Какой владелец, какая собственность?
- Сейчас поймете. Речь идет об установочном диске с копией операционной системы Уиндоус Экс-Пи профессиональная, фирмы Майкрософт. Фирма получает от продажи таких штучек колоссальные деньги. Она, можно сказать, весь мир обула и обштопала. И, как специалист, вы поймете, что благодарность дядюшки Билли не будет иметь границ.
- Что? – Виктор усмехнулся. – Да такой системы нигде нет!
- Нигде нет, а у вас есть.
- Простите, вы хотите сказать, что я стащил у Майкрософт какую-то альфа-версию, и теперь вы каким-то образом будете шантажировать Гейтса, чтобы она ни к кому не попала? Это фантастика какая-то.
- Конечно, фантастика, - улыбаясь, подтвердил Мозинцев. , вы хотите сказать, что я стащил у Майкрософт какую-то альфа-версию, и теперь вы каким-то образом будете шантажироват- Как и то, что на ноутбуке господина Штольца оказались два файла от той версии системы Эн-Ти, которую фирма еще не выпустила. Конкретно эти файлы еще не доделаны. Я не верю, чтобы вы их дописали, отладили и откомпилировали.
- Это Штольц вам сказал? Или сделал сенсационный репортаж на "Ди Эрсте"? Ну, так это обыкновенная желтушка, газетная утка. Кровавая гебня злодейски подменяет файлы журналисту, пишущему правду об империи зла, чтобы шпионить за подробностями интимной жизни кинозвезд. Они и не такое сочинят.
- Очень смешно. Так вот, никакой сенсации немцы не устраивали.
- Откуда же вы тогда знаете?
- Оттуда. Наивный вопрос.
- У, а это уже статья.
- Какая статья? - спросил Мозинцев, чуть наклонившись вперед. – Что у вас, простите, за шпиономания?
- Я про шпионов ничего не говорил.
- У вас на лице написано, что вы думаете. Не волнуйтесь, информация получена от частных знакомых. Наших с вами общих.
- От Инги?
- Настоящее ее фамилия не Ласмане, а Лацман, она сотрудник германского торгпредства, имеет пропуск в Брянск для консультации по каким-то вопросам выпуска техники по лицензии. Корни у нее действительно, в Риге, а Ласмане – это латышский вариант фамилии Лацман. Так что все по-честному.
- Ну, что ж, как честный человек я готов на ней законно жениться. Если речь клонится к этому.
- А это ваше дело. Но главное запомните – все это совершенно законное дело частных лиц, - и Егор Николаевич скрестил руки на груди.

- А пуля в Соловьях – тоже законное дело частных лиц? – спросил Виктор.
- Какая пуля? – встревожено спросил Мозинцев.
- Партнеры не все доверяют друг другу? В нас с Ингой стреляли в Соловьях, в День освобождения Брянска.
- Расскажите подробнее.
- Сначала расскажите, что это за идея с двойниками, с несуществующей операционкой, и что вы от меня хотите иметь на самом деле.
- Узнаете... Впрочем, вы можете и не рассказывать. Марсель! – и он всплеснул руками. – Как я сразу не понял, вот башка...
- Что еще за Марсель?
- Марсель Леверье, французский студент. Филолух. Мальчишка. Прицепился к Инге на одной из международных выставок, влюбился с первого взгляда – ох уж это мне пацанское самолюбие, - потащился за ней в Брянск. Инга говорила, что окончательно отшила его, и он уехал. Значит, соврал... Но вы не бойтесь, на убийство из ревности он не потянет, кишка не та. Видать, хотел пугануть Ингу из спортивной пневматики, он тут возле досаафовских тиров ошивался. Ладно, разберемся. Не берите в голову.
- Да я вообще не беру в голову все эти странные истории. Вы извините, если я больше не смогу вам ничем помочь, то я пошел, устраиваться надо.

- Я бы на вашем месте не торопился, - медленно проговорил Мозинцев. – Я бы на вашем месте сейчас тоже все отрицал.
- Что именно отрицал?
- Да пустяки, мелочи всякие. Может, вы эти деньги на улице подобрали, а историю придумали, чтобы не искать владельца.
- Какие деньги?
- Те, что Финозову продали. Я, кстати, перекупил. Двойник – тоже, в жизни бывает всяко-разно. Файлы на ноутбуке Шульца, диск, который он заметить успел – да ошиблись немцы или провокацию устраивают. Вот так бы я говорил. Все это не главное. Главное, что у вас, Виктор Сергеевич, здесь нет прошлого. Не только документов – их можно потерять, их стырить могут, но у вас прошлого здесь нет, и мы с вами это прекрасно знаем. Нет людей, которые подтвердили бы ваше предыдущее существование ни у нас, ни у них. Так что насчет подпольного гастарбайтера из ЕС – это тоже липа, и компетентным органам это доказать раз плюнуть. И что они тогда будут думать?
- Вам бы, Егор Николаевич, романы писать. Еще пять минут – и вы убедите меня, что я шпион Уругвая.
- Вы не шпион, у вас подготовки нет.
- Спасибо за доверие.
- Пожалуйста. Вы случайно попали в другое время.
- Совершенно правильно, - ответил Виктор голосом с крайней степенью вежливости, которая обычно выдает в собеседнике дипломата или психиатра, - вы победили, сдаюсь. Я турист из Российской Федерации, у нас теперь путешествуют на машинах времени, случайно отстал от группы. Интересующий вас товар остался в машине, но где-то... - и он посмотрел на часы, - где-то уже через час за мной должны вернуться, и я заодно отдам вам этот диск. Сейчас мне надо как раз идти, а не то разминемся, так что не прощаюсь, потому что еще зайду.
Он спокойно и уверенно встал с кресла, вышел в гостиную и протянул руку за плащом на вешалке.

- Никуда вы не пойдете, - раздалось за спиной.

Виктор оглянулся и увидел направленное на него дуло пистолета. Куцый, похожий на зажигалку довоенный "Байярд" в руке Мозинцева, в этой квартире с антиквариатом и компьютером, выглядел странно, и вместе с тем как-то органично, словно в сцене из старого советского фильма.
"Доигрались..."


Конец первой части.



Hosted by uCoz